По делам нашим

Отец Офонасий наклонился и стал ощупывать одежду на убитом. "Дай нож, Алексей Акинфиевич", – попросил он. Алексей Акинфиевич подал нож с чеканной рукоятью. Отец Офонасий вспорол полу зипуна, что-то вынул и зажал в кулаке. Вернув помещику нож, он разжал кулак и спросил: "Он? В потайной полости спрятал". – "Он", – ответил Алексей Акинфиевич. На ладони отца Офонасия лежал золотой перстень с красивым сапфиром василькового цвета. Алексей Акинфиевич взял перстень, повертел меж пальцев и спрятал. "Что с мертвяком будем делать?" – "Надо в уезд сообщить", – сказал отец Офонасий. "Сообщим, – пообещал Алексей Акинфиевич. – Как же у него перстень оказался? Да ладно. Считай, что твоё дело окончено, батюшка. Хватит, и так настрадался. Вон глаз-то заплыл". – "Как скажешь, Алексей Акинфиевич. Дозволь только мне с Варварой переговорить. В твоём присутствии. Лучше будет, коли прояснить все неясности. И тебе спокойнее будет. Коли нет вины, не будешь мыслями мучиться. Если вина – простишь". Алексей Акинфиевич поразмыслил и ответил так: "Упрям ты, батюшка. Добро. Переговоришь".

Вернулись в усадьбу. Алексей Акинфиевич позвал Варвару. "Давай, Варюша, поговорим. Отец Офонасий говорит, будто ты хлеб в рукав прятала. Или, может, не так?" Варвара выстрелила в отца Офонасия взглядом, сердитым и в то же время испуганным. "Какой хлеб? Не брала я ничего". – "А вот батюшка говорит, что брала". Варя опять зыркнула глазами на священника. "Вчера за ужином, – объяснил отец Офонасий. – Варя, скажи, как есть".

Варвара задумались, потом махнула рукой решительно: "Ладно, так и быть. Для гадания я взяла". – "Какого гадания?" – "Помнишь, тятя, недавно коробейник к нам заходил?" – "Офеня? Помню. Ленты для вас покупал у него да бусы, да ещё что". – "Как ты ушёл, тятя, за деньгами, мы с сёстрами одни остались. Вот этот офеня и говорит нам, великая беда, де, скоро придёт на нашу землю. Такая великая, что живые мёртвым будут завидовать. Да так говорил, ажно страх нас взял. Анфиска возьми и спроси, что, мол, за беда? Офеня отвечает, я вам не скажу, не поверите. Сами погадайте и увидите. И научил пойти в полночь в баню с мешочком, в котором всякая всячина сложена. А потом из мешочка, не глядя, вынуть одну вещицу, и она-то подскажет, что за беда будет". – "А хлеб на что?" – "Хлеб для банника. Разве не знаешь, тятя? Надо хлеб солью посыпать и положить в бане для банника. Тогда и ладно будет". – "Понятно. И не боязно было тебе ночью в баню идти?" – "Боязно. Да я и не ходила". – "Как не ходила?!" – "Да так. Страшно ведь". – "Гм. Кого же я видел тогда?" – озадачился отец Офонасий. "А ты и её видел, батюшка?" – "Кого её?" – "Ну, Дуню. Евдокию. Дуня ночью ходила гадать. Мы с Анфиской побоялись. А так узнать хотелось. Вот и взяла хлеб. Да только Евдокия осмелилась",

Позвали Евдокию с Анфисой. Да, хлеб взяла Варвара, а гадать в баню ходила Евдокия. Там, у бани, отец Офонасий и потерял деву. Алексей Акинфиевич засмеялся: "Ну, дочери мои разлюбезные, вон вы чем втихомолку занимаетесь. А мы-то иное подозревали с отцом Офонасием. Думаю, батюшка не будет строг за гадание?" – "Лёгкую епитимью всё же наложу, – сказал отец Офонасий. – Общение с бесами до добра не доводит. А лишние молитвы да поклоны только на пользу пойдут". – "Сие так, сие так, – вынужден был поддержать Алексей Акинфиевич, – молитва всегда на пользу. Ну, ступайте. За рукоделье какое примитесь". – "Хорошо, тятя". И девушки поднялись с лавки уходить. "Евдокия, – встрепенулся вдруг отец Офонасий, – ты гадание-то исполнила?" – "Да", – робко ответила Евдокия. "Так что же вышло?" – "Кость обглоданную вынула. А она сулит… великий голод".

Всем стало почему-то не по себе, и какое-то время никто не вымолвил ни слова, не шелохнулся. Первым опомнился Алексей Акинфиевич: "Все это вилами на воде писано. Не думайте об этом. Землицу мы вспахали ладом, семена посеяли. Что-то да вырастет. И запасы у нас имеются. Откуда голод? Да ещё великий. И не думайте. Ступайте. Делом займитесь". – "Слушаемся, батюшка". Девушки ушли.

"Спаси Бог, отец Офонасий. И правда, легче стало на душе. А так бы думал невесть что", – признался Алексей Акинфиевич.

Привезли мертвеца, и он лежал пока на подводе, покрытый рогожей. Дворня подходила, смотрела на покойника, крестились. Жил – не жил, а умер – покойник. Отец Офонасий разорвал бересту с изображением убитого мужика. Некоторые из дворни осмеливались заглянуть под рогожу. То же самое сделали подошедшие Пров и Харитон. Потом что-то сосредоточено обсуждали вдвоём, и опять, как в прошлый раз, обратили взгляды на окно светёлки отца Офонасия. Священник отдалился от окна, но породолжил наблюдать. Подошли Люба и Глаша. Они смотрели на подводу с покойником издали, но Глаша вдруг заплакала, утирая слёзы краем платка. Люба даже не пыталась успокоить подругу, и вскоре увела Глашу в поварню.