По Южной и Центральной Африке

Направо и налево от нас часто появлялись дикие животные, а по ту сторону реки Моньеко возвышались большие хижины, напоминавшие постройки матабеле. Однако людей нигде не было видно. Я расспросил людей Мо-Панзы, и они сказали, что это селение, покинутое машукулумбе. В прошлом году здесь возник конфликт между машукулумбе и людьми Мо-Панзы. Конфликт вскоре был улажен, но жители тем не менее оставили селение и основали новое под названием М’Беза.

— Глядите туда, глядите, вон машукулумбе! — закричал вдруг один из слуг, посланных на разведку.

Мы все остановились и стали смотреть в указанном направлении. И верно — там стояли четверо мужчин. Вскоре мы предстали перед первыми машукулумбе на их собственной земле.

Машукулумбе. Область от М'Безы

до Кабораманды

Долгожданная встреча между нами и машукулумбе прошла в обстановке напряженности, которая была вызвана у ее участников разными причинами.

Мы, белые, были несколько скованы ощущением важности момента, носильщики-матока обнаруживали признаки страха, а первые машукулумбе, которых мы застигли врасплох, не знали, что им делать — бежать от нас и призвать к оружию братьев, оставшихся в селении, спокойно оставаться на месте и продолжать резать тростник для своих хижин или же, наконец, идти нам навстречу.

Они все-таки подошли к нам после того, как мои люди позвали их. Старшему, настоящему Геркулесу, было лет сорок, остальные казались молодыми людьми. Все они ходили голыми и были вооружены самыми длинными метательными копьями, какие я видел у африканцев. Древко копья имело в длину 2,5 метра, а наконечником служил обоюдоострый крючок.

Машукулумбе очень быстро оправились от удивления, ибо слух о нашей экспедиции летел впереди нее. К сожалению, вместе с ним распространилась весть о том, что мы идем из страны Леваники[68] и что этот столь ненавистный им царственный сосед приказал вождям матока, которых мы посетили, позаботиться о переноске нашей поклажи. Уже один тот факт, что Леваника дал согласие на нашу экспедицию, до такой степени компрометировал нас в глазах машукулумбе, что они с самого начала видели в нас врагов, достойных презрения и ненависти.

«Подопечные Леваники» — худшей рекомендации не могло быть. Грубые машукулумбе даже не пытались скрыть свои чувства; мы могли прочесть их в каждом взгляде и уже через час знали, с чем нам придется столкнуться. Поначалу я еще рассчитывал, что репутация знахаря поможет мне выиграть наполовину проигранную партию, как не раз бывало во время путешествия. Однако уже через несколько дней я, к своему ужасу, убедился, что на машукулумбе не действовало даже это крайнее средство, этот спасительный талисман. Нас считали людьми Леваники — а раз так, то как можно нам верить? Нас считали шпионами Леваники— как же можно не опасаться нас? Нас считали смертельными врагами страны — чего же нас жалеть? Нас считали предателями, которые явились под видом милосердных врачей, — как же можно сохранить нам жизнь и дать спокойно уйти?

Машукулумбе, вероятно, слышали о белых, некоторые в прежние времена даже видели их при дворе Сепопо, но ведь то были (как и мы, конечно) вымазанные белой краской марутсе, которые, надев на себя эту личину, занимались шпионажем. Мы, без сомнения, марутсе, независимо от того, вымазались ли белой краской или действительно стали белыми с помощью колдовских заклинаний. Ни один машукулумбе, стар или млад, богат или беден, ни один мужчина и ни одна женщина не пожелали брать у меня лекарства даже даром. Нас избегали как злых волшебников.

Это было самое печальное открытие, и сделал я его в первый же день путешествия по стране. Мы утратили талисман, оказавшийся столь ценным среди других племен, живущих к северу от Замбези, — уважение, которое внушала повсюду моя профессия врача. На чем теперь строить наш престиж, чем заменить силу, которую придавало Стэнли или Камерону[69] большое число верных, вооруженных ружьями слуг-носильщиков? Я понадеялся на то, что ореол медицинской профессии заменит мне охрану, и не стыжусь итого заблуждения.

Ведь с того самого момента, как мы покинули цивилизованную часть Южной Африки, ореол этот выручал нас несчетное множество раз. Лишь благодаря ему мы нашли помощь у матока и смогли продолжать путешествие.

Только медицинской профессии я обязан тем, что даже у враждебно настроенных вождей получал носильщиков и удерживал их при себе. В качестве убедительного доказательства могущества моего ремесла передо мной стояли «двадцать верных» — носильщики-матока[70], с которыми я шел из владений Мо-Панзы. Но теперь наш авторитет был у них поколеблен, ибо хотя они знали, что обвинение в шпионаже совершенно беспочвенно, презрительный отказ машукулумбе принимать мои лекарства не мог не произвести на них впечатления.