По Мещёрскому краю

Тем не менее туристам надо быть осторожными, особенно во мшарах и прибрежных болотах, где встречается немало ядовитых гадюк. И уж во всяком случае не ходить по лесу босиком. Алексей Дмитриевич Желтов прав: лучше всего предохраняют от укуса змей резиновые сапоги. Но если всё–таки произошло несчастье и от змеиного укуса пострадал кто–нибудь из туристов, необходимо немедленно наложить жгут выше укушенного места, промыть рану крепким раствором марганцовки или спиртом и как можно быстрее доставить пострадавшего в ближайшую больницу. Не следует высасывать яд из ранки, прижигать её или принимать спиртные напитки. Это может только ухудшить состояние здоровья пострадавшего.

Что же касается гадюк, то в этих «ужиных» местах мы их почему–то не видели. В чем тут дело, не знаем. Одно можно утверждать определённо: там, где живут ужи, ядовитых змей не встречается. Откуда мы это узнали? Не из Брема, конечно, и не из нининых зоологических познаний. Так сказали нам местные косари, которых мы повстречали на берегу Пры, там, где слева впадает в неё маленькая лесная речка Кадь.

Лесная песня

Откуда начинаются реки? Из маленького родника, который притаился между корней старых сосен, или из крохотного лесного озерка, окружённого вереницей задумчивых берёз, а может, как Волга, из обыкновенного неказистого болотца, заросшего осокой и кувшинками. Каждая река имеет своё начало. Но поди найди его в лесной чащобе и топких сырых болотах. Белой змейкой бежит по лесу маленький ручеёк из неведомого нам глухого и таинственного царства. Где его начало? Поди отыщи!

Один лесник сказал нам как–то: «Реки начинаются в глуши. Они не любят посторонних взглядов». Наверное, прав был этот старик, всю жизнь проживший в лесной глухомани. Рождение реки — это всегда загадка. Идёшь вдоль берега, и, кажется, не будет этой речке ни конца ни края. А она все манит и манит тебя в лесную таинственную глушь. И жуть берёт от этой гулкой и тревожной тишины, и все хочется идти вперёд, чтобы найти, наконец, то таинственное место, откуда начинаются реки. Доберёшься до маленького родничка, припадёшь губами к холодной как лёд воде и с удивлением подумаешь: «Неужели в этом вот крохотном ручейке с взбаламученными песчинками на дне и рождается настоящая река?»

Каждая река откуда–нибудь начинается. Кадь начинается в болотах — мшарах, со всех сторон обступивших Голованову дачу. По такому болоту ступаешь, словно по мягкой зелёной подушке, а она колышется и прогибается под тобой, как молоденький ледок на только Что скованном морозом озере.

Как и все лесные реки. Кадь начинается с небольшого, беззащитного ручейка. Укутанный в траву и кустарник, заваленный прошлогодними пожелтевшими листьями, он тихо журчит по лощине, притаившись в тени осин и берёз. Такой ручеёк и на речку–то не похож. Перешагнёшь его с пренебрежением и пойдёшь, дальше. А он, глядь, уже и разлился, набрал силы раздвинул тесные берега. И перейти–то его теперь так просто. Приходится порядком поколесить, прежде чем отыщешь кладку на другой берег.

Возле деревни Оборона Кадь–уже довольно широкая речка. У деревянного моста местные ребятишки удят рыбу. По залитому солнцем лугу важно расхаживают гуси. Где–то вдали запоздало поют деревенские петухи. Это последняя деревня на берегу Кади. Река описывает возле неё петлю и исчезает в тёмных лесных зарослях. На много километров вокруг нет больше жилья, кроме разве одного–двух кордонов лесников да шалашей колхозных косарей.

Эта маленькая сказочная речка совсем не похожа па Пру — та широкая, с длинными песчаными плёсами, залитыми солнцем, быстрыми круговоротами и спокойными заводями. А по Кади в среднем её течении даже на байдарке и то не проберёшься. Сосны и берёзы замерли на её берегах, сплетаясь вверху своими ветвями. Посмотришь вверх—и не увидишь неба. Только через просветы в листьях тянутся сверху, словно паутина, тоненькие солнечные нити и исчезают в чёрной как дёготь воде реки. Вода тёмная не только от вечно царящего здесь сумрака, но и от торфяных болот, в которых рождается Кадь и её притоки.

Мы идём вниз по Кади с Головановой дачи. Сначала лесной дорогой, размытой недавно прошедшим дождём, а потом еле приметной извилистой стёжкой. Идти вдоль реки довольно трудно: то старица перегородит дорогу, то вдруг повстречается такой завал, что его приходится обходить стороной. Подмытые водой деревья с вывороченными корнями падают поперёк русла, образуя живописные висячие мосты. Многие из них сползают в воду и запруживают речку. В таких местах вода течёт медленно и степенно. По вечерам здесь ходят возле коряг стаи окуней и с шумом выскакивает из воды плотва, спасаясь от щук.

Я сижу с удочкой на поваленной сосне и ловлю окуней. Сверху с лёгким треском отрывается пожелтевший ольховый лист и, медленно кружась, падает в воду. Потом он плывёт рядом с поплавком, но у старой, почерневшей от воды коряги поплавок вдруг стремительно ныряет, и лист продолжает свой путь один. А у моих ног судорожно пляшет на траве здоровенный окунь.