По приказу ставки

Мы же с капитаном Ивановым всеми мыслями погружены в предстоящий полет: ведь нам поручено возглавить боевой порядок полка, обеспечить надежное наведение экипажей на цель. Здесь, на самолетной стоянке, уточняем временную установку взрывателей для светящихся бомб и время горения факелов. Потом забираемся в свои кабины, где проверяем работу приборов, прицелов, внутренней связи. Все в норме. Правда, мы отметили, что у стрелка-радиста старшины Ивана Дегтярева не совсем отлажено переговорное устройство, а у воздушного стрелка сержанта Анатолия Кораблева нет четкости в докладе по наблюдению за задней полусферой бомбардировщика. Мы еще и еще раз отрабатываем слаженность в действиях экипажа при выполнении боевой задачи.

...Последовал сигнал на взлет. Наш самолет стартует первым. Нагруженная машина нехотя отрывается от размокшего грунта. Но вот качнулся горизонт и ушел вниз. Чуть-чуть сбавлен газ, изменен шаг винтам — сразу поутих шум двигателей, стал ровнее. Где-то за нами с тридцатисекундным интервалом берут разбег самолеты летчиков Уромова, Иконникова, Федорова, Штанько, Кротова, Гавриленко, Скороходова и многих других.

Прижатые густыми черными облаками к притаившемуся лесу, мы продолжаем полет на Будапешт. Вскоре вышли на исходный пункт маршрута и взяли курс на юго-запад. Наш путь лежит через Львов к Восточным Карпатам. Пламя из выхлопных патрубков зайчиками играет на верхушках пожелтевших деревьев. Правый мотор изредка постреливает, и от этого, словно в ознобе, вздрагивает самолет.

— Свечи забрызгало, — как бы оправдываясь, говорит по переговорному устройству Иванов. И тут же, обратившись к стрелку-радисту, спросил: — Дегтярев, как со взлетом других машин?

— Все в порядке, товарищ командир. Двадцать три следуют за нами.

— Хорошо. Связь с капе держать непрерывно.

— Разрешено только до Восточных Карпат, а там — полное радиомолчание, — напоминает радист.

— Знаю.

На первом этапе маршрута мне пришлось рассчитать курс по шаропилотным данным, полученным перед полетом. Скорость и направление ветра оказались точными, и потому мы продолжали полет без каких-либо отклонений от заданной линии пути. Нижний край облачности заметно приподнялся, соответственно поднимался и наш самолет. Высотомер показывал 600. В кабине запахло сыростью.

— Командир, не пора ли пробивать облака вверх? По всем признакам, вот-вот польет дождь, — обратился я к Иванову.

— Пожалуй, так. Лучше сохраним силы молодых экипажей, — отозвался капитан. И тут же по командной радиостанции он передал: — Я — «Сокол двадцать один», всем пробивать облака вверх. Скорость набора два метра в секунду.

Как только мы перешли в режим набора высоты, самолет вошел в темные непроницаемые облака. Началась болтанка, а затем полил сильный дождь. В таких условиях экипажу приходилось работать очень напряженно. Но, кажется, труднее всех нашему Ивану Дегтяреву. Он зорко наблюдал за воздухом, и ему же постоянно приходилось следить за потоком радиограмм, которые передавали наши экипажи. По договоренности, о наиболее важных из них он докладывал Иванову. Вдруг на самолете лейтенанта Воробьева отказало переговорное устройство. С земли передали: «Устранить неисправность, продолжать полет». Вскоре в эфире послышались радостные слова: «Все в порядке!» Открыв за спиной дверцу, я заглянул в командирскую кабину и посмотрел на Иванова. По выражению лица его, освещенного тусклым светом приборных лампочек, по его позе, уверенным движениям можно было догадаться, что у него превосходное настроение. Как бы в подтверждение моих мыслей, он, толкнув ногой в перегородку, разделяющую наши кабины, весело крикнул:

— А молодежь-то у нас стоящая, Алексей Иванович! В кромешной тьме мы настойчиво лезли вверх. Высотомер уверенно отсчитывал 2700, 2900, 3100... За нами шли остальные экипажи. Хотя их не видно, но все мы чувствуем, что где-то вот здесь, рядом, летят наши боевые товарищи, друзья. Все они выдерживают заданный режим полета. «Ну а наш флагманский корабль как идет в облаках? Не сносит ли его в сторону?» — думаю я и снова углубляюсь в расчеты, снимаю пеленги с боковых радиостанций, даю указание радисту, чтобы он попросил пеленгаторный пункт аэродрома засечь наш самолет.

Старшина Дегтярев быстро установил с землей связь и нажал на ключ зуммера. Вскоре на борт передали — пеленг 192 градуса. Прокладываю его на карте, веду карандашом до пересечения с линией пеленга боковой радиостанции. Что такое? Точка пересечения оказалась далеко в стороне от заданной линии пути. «Неужто так далеко снесло нас?» И тут же, отбросив тревожные мысли, пишу записку Дегтяреву: «Чепуха какая-то, а не пеленг, запроси землю еще раз». И записку посылаю по пневмапочте.

Вскоре старшина прислал мне патрон, в котором была аккуратно свернута моя бумажка и на обороте приписка: «Путаники и растяпы, мы здесь, в облаках, в холоде, работаем лучше, чем вы на земле. Если и дальше будете так помогать, то лучше мы как-нибудь обойдемся без помощников». Это послание я передал на землю. Получил новый пеленг — 218 градусов и тысячу извинений».