По пути в Лету

Прообразы Каменной слободы в Москве действительно есть, в них кипит и созидательная и разрушительная энергия, есть праведники, грешники, путаники. Всё это бойко, хотя порой и неряшливо показал Антон Секисов. Набросал десятки типажей – разных и колоритных.

Злые языки (а таких в писательском мирке предостаточно) поговаривают, что у персонажей есть прототипы. Я лично, хоть и побывавший в одной из таких Каменных слобод, никого не узнал. Вернее, за каждым персонажем мне видится по пять-семь возможных прототипов. Если не ошибаюсь, именно это называется собирательным образом…

«Кровь и почва», по существу, злая книга. Критический реализм с элементами гротеска. Любопытно, что Секисов критикует именно тот гротеск, который стремительно становится реальностью нашей жизни… В последнее время частенько повторяют старую поговорку: «Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью». Секисов с этим, в меру сил, таланта и опыта борется.

Прав, на мой взгляд, Алексей Колобродов, что у автора «Крови и почвы» не либеральное, а, скорее, патриотическое сознание. Но тот уродливый гротеск, который мы видим в жизни, не может не вызвать отторжение у нормального патриота. И исторический опыт, что всегда бывают перегибы, не должен стать оправданием.

Прилепин обвиняет Секисова в куче грехов:

«Русский мальчик, а издевается над Русской православной церковью, над самим понятием патриотизма, над всем, что успел заметить к своим младым годам (а успел мало). Ему искренне кажется, что он высмеивает пошлость. А он высмеивает своё кривое отражение».

И далее переход к обобщению, топчущему целое поколение:

«Он, впрочем, не один, есть целый выводок. Дети «перестройки». Советского тоталитарзима (так у автора. – Р.С.) не застали, возросли посреди полной свободы, оттого внутри сквозняк и ощущение помойки».

Ну, во-первых, и Лев Толстой был вроде как русским, а над «Русской православной церковью» тоже издевался. И Лесков, кстати. И Иван Аксаков к «обрядовому православию» относился очень критически. Можно перечислять дальше…

Во-вторых, понятие «патриотизм» тоже не такое уж однозначное. Русские писатели уже несколько веков изучают его со всех сторон и разными способами. Есть случаи сатирического изучения. Тут Секисов не первый. Упомяну, к примеру, последнюю часть «Анны Карениной», которую отказался печатать Катков. Там такие абзацы есть!..

А что касается детей «перестройки»… Они разные, эти дети. Не стоит Захару Прилепину стричь под одну гребёнку, что он всё чаще и чаще делает в своих публицистических выступлениях…

Сквозняк и ощущение помойки не только у этих «детей». У представителей разных поколений подобное… Не знаю, что там у самого Антона Секисова, какие ощущения, а у его героя Гортова действительно в душе сквозняк. Впрочем, этим он и интересен. Как был интересен прилепинский Санька.

Санька на десять лет старше Гортова. У Саньки сквозняк и ощущение помойки были в середине нулевых. У Гортова – сегодня. Санька в конце концов хватает автомат, чтобы переделать действительность, Тортов – не герой в эпическом смысле. Более того – когда проект «Каменная слобода» ликвидируется, он в одиночку продолжает делать газету, которая борется с «либералами», «содомитами» и им подобными. Может быть, он будет делать её несколько другой, чем была, но – будет. Алексей Колобродов разглядел в книжке Секисова «искреннее патриотическое сознание», я тоже. Может быть, это беда Прилепина, что он не разглядел?

Любопытно, что когда вышел «Санькя», на него злобно откликнулась Алла Латынина. Не поскупилась на эпитеты. Даже обзывалась. Запомнилось – «дебильная революционность».

Теперь же Захар Прилепин, вслед за своим Санькой, избавившийся, видимо, от сквозняка и ощущения помойки, не стесняется в выражениях по отношению к Секисову и всему поколению: «С вами ничего хорошего не случится, ребята. Потому что у вас нет ничего: дружбы нет, веры нет, Родины нет, национальности нет, любви. Если есть, то в каком-то зачаточном состоянии, в микроскоп не разглядишь».

Спорить тут не с чем. Просто процитируем и запомним. Эти слова говорят больше не о «ребятах», а о самом Захаре Прилепине, его судьбе.

В финале автор делает последний укол Секисову:

«Зудит? Иди водичкой помочи, юноша. Постареешь – пройдёт. Это скоро».