По серебряному следу. Дворец из стекла

– Да, смотри-смотри! Ты все еще думаешь, что он твой? – Лицо Артура Соамеса блестело от пота и гордости. – Взгляни, что мои руки сделали из этого жалкого осколка. Мы с эльфами вернули бокалу его форму и красоту, – настоящую форму, которая соответствует его магии. В твоих руках он бы оставался просто бесполезным осколком былого великолепия, утраченного навсегда.

– И все-таки он мой, – повторила Табета, хотя гудение роящихся вокруг Соамеса эльфов превращалось в яростный хор. – Река подарила его мне, а не вам.

Стеклодув, высоко подняв свое произведение, разглядывал его со всех сторон:

– Ах да, река. Так ты наверняка веришь и в сказки о бессмертном эльфе, который сделал этот бокал и бросил его в Темзу, чтобы поделиться его волшебством с человеческим отребьем, вроде тебя?

Он прищелкнул пальцами, и огненные эльфы окружили Табету таким плотным кольцом, что она ощущала на коже исходящий от них жар. Она пыталась вспомнить холод на улице, чтобы смягчить боль. Но ощущала только огонь.

– Они убьют тебя, если прикажу, – сказал Артур Соамес. – Так что веди себя прилично. Можешь посмотреть, как я демонстрирую волшебство, которое творит бокал, дарующий свинец и золото, когда его пробуждает к жизни рука мастера.

Взяв наполненный водой стакан и отлив немного воды в бокал, он в несколько глотков осушил его и вытер носовым платком нитку губ.

– Вперед, Артур! – сказал он самому себе. – Пришло время подумать о чем-нибудь печальном. О чем-нибудь поистине душераздирающем. О глубочайшем несчастье. Может, о смерти твоего отца? Нет… Может, о кончине второй жены?

Он провел рукой по щекам.

– Ничего? Ну тогда… – Он нахмурился. И улыбнулся. – О да! Так будет намного лучше.

Его глазки-изюмины влажно заблестели.

– Эта вещь была самой изысканной из всего, что я когда-либо производил, а глупой бабенке потребовалось несколько дней, чтобы ее разбить.

Слезы потекли по его щекам, капая на стол.

Артур Соамес уставился на деревянную столешницу, словно ожидал, что там прорастут цветы, – и поразительно грубо выругался, когда на том месте, куда упали слезы, образовались крошечные кусочки свинца. Поспешно вытерев носовым платком глаза, он смотрел на оставшиеся на ткани серые полосы. Он разглядывал их довольно долго, а вокруг него роились огненные эльфы.

Все они позабыли о Табете, и она успела тихо сделать несколько шагов к двери, когда Соамес поднял голову:

– Иди сюда! – Он махнул рукой, подзывая ее к себе. – Или хочешь, чтобы я еще раз напустил на тебя эльфов?

Подойдя к столу, Табета во все глаза смотрела на лежащие на нем свинцовые слезы, похожие на речную гальку.

– Как видишь, магия у меня работает, – продолжал Артур Соамес. – Однако не так, как я надеялся. Должен признать: обычно, когда жизнь наносит мне удар, я слез не лью – как-никак я один из самых уважаемых жителей этого города. Ты же выглядишь достаточно жалкой, и слез у тебя наверняка в избытке. Уверен, что любая минута твоей жизни дает множество поводов их проливать. Так почему нам не посотрудничать? Ты выпьешь из бокала и прольешь пару слезинок, а результат мы поделим.

Табета наблюдала за тем, как он вновь наполняет бокал водой. Она не спрашивала, что будет, если она откажется. В прошлый раз огненные эльфы явно наслаждались полученным заданием нагнать на нее страху.

У воды был вкус огня. И серебра, если такой вкус вообще существует. Как только Табета собиралась поставить бокал на стол, эльфы издавали злобное гудение – пока она не выпила все до дна.

Ты же выглядишь достаточно жалкой, и слез у тебя наверняка в избытке. Последние дни матери были исполнены такой болью, страхом и отчаянием, что Табета выплакала море слез. Но в мастерской Соамеса ей подумалось не о смерти матери или гибели отца и не о том, как больно было в узких дымоходах, и не о голодных, одиноких ночах. Она могла думать лишь о том, что в гневе сказала Офелии. Это была совсем свежая боль. Она предала доверие того, кто мог бы стать ей другом.

Первыми пролились слезы жалости к самой себе. Табета бесконечно стыдилась это признавать, но слезы лились и от стыда, безнадежного одиночества и всей той горечи, которой жизнь одарила ее и отравила ей душу. Слезы градом лились по щекам, капая с лица на стол Соамеса. Они настолько затуманили ее взгляд, что поначалу она даже не заметила золота.

Покрыв стол, оно посыпалось на пол – бесконечное множество золота в форме слезинок. Печаль, превращенная в самый драгоценный в мире металл. Огненным эльфам, пытавшимся собирать слезинки, эта печаль затягивала горячие пальцы расплавленным золотом, а Артур Соамес захлопал в ладоши, как малыш, получивший на Рождество подарок, о котором мечтал.

– Ты только взгляни! – воскликнул он. – Могу предположить, что в своей ничтожной жизни ты, мальчишка, впервые принес пользу!

– Я не мальчишка, – возразила Табета, прислушиваясь к своему сердцу, не проявится ли там хоть какая-то радость. Но ничего подобного не ощущалось. Казалось, оно тоже превратилось в золото.