Джон Бесшабашный решил возвращаться в гостиницу пешком. Может, Розамунда Земмельвайс влюбилась в него, потому что он с избытком обладал теми качествами, каких не было у нее? Эгоцентризм, бесстыдство и безответственность… неужели все это ее и привлекло? Уилл следовал за бросившим мать мужчиной по ночным улицам другого мира, мимо освещенных окон, за которыми, казалось, царили счастье и покой, и ему чудилось, что мать рядом. Ребенком Уилл часто представлял себе, как живется за такими окнами – в комнатах, где звучит смех, с родителями, одинаково любящими его и друг друга. Когда Джекоб стал приносить Уиллу вещи из своих путешествий, тот иногда клал их матери под кровать: а вдруг они из тех волшебных вещей, про которые брат так часто рассказывал, и смогут вернуть ей человека, чье отсутствие делает ее такой несчастной? А потом, однажды вечером – Уилл вспомнил это необыкновенно явственно, когда свет газовых фонарей вычертил перед ним в чужой ночи силуэт Джона Бесшабашного, – его беспомощное желание вернуть отца превратилось во что-то иное, темное и неуправляемое, вроде зверя, у которого от ночных рыданий матери выросли клыки хищника.
Джон Бесшабашный остановился. От сигареты, которую он закурил под фонарем, исходил запах эльфовой пыльцы.
Уилл окинул взглядом улицу. Она была безлюдной – только он и человек, чью фамилию он носил, хотя ему всегда хотелось иметь какую-нибудь другую. Вот если бы тут оказался Джекоб! После их ссоры в Какее Уилл впервые поймал себя на этом желании. Что сделал брат, когда он не вернулся из крепости? А что подумал Неррон?
Он пересек улицу.
Фонарь, под которым стоял отец, рисовал на тротуаре светлый круг, а сигарета, которой он с наслаждением затягивался, наполняла ночь запахом сгоревшего табака и эльфовой пыльцы. Уилл остановился на краю светового круга, сливаясь, как учил его Неррон, с тенями ночи. Он чувствовал, что сквозь кожу прорастает нефрит.
Джон Бесшабашный удивленно поднял голову.
Нет, он не узнавал своего сына. Уилл давно уже не мальчик, оставленный им вместе с матерью в другом мире.
Хотя…
Плечи в сшитом по мерке пиджаке расправились. Мутные от эльфовой пыльцы глаза обнаружили сходство Уилла с матерью. Стало быть, неверный супруг, по крайней мере, до сих пор помнит ее лицо. Но воспоминания не возвращают любовь. Вина… Уилл видел, как она распространяется по лицу Джона Бесшабашного подобно сыпи, и ему подумалось, что он впервые понимает, от чего сбежал отец.
От слишком сильной любви. Любви, которой он не заслуживал…
Это казалось до ужаса знакомым, и, нанося удар человеку, которого всегда хотел увидеть в крови с тех пор, как услышал плач матери, Уилл понимал, что бьет самого себя.
Джон Бесшабашный бойцом не был. Он попытался бежать. Плохое решение. Нефритовому сердцу Уилла доставляло большую радость разбить лицо, улыбавшееся ему с фотографий в комнате матери – с нескрываемой издевкой над тем, как младший сын беспомощно ее боготворит.
Уилл опустил кулаки. Вместо того чтобы защищаться, человек у его ног скорчился как эмбрион. Это было слишком просто. Отступив назад, Уилл вытер о пиджак окровавленные руки, напрасно ожидая, что наступит чувство освобождения, что так часто рисовалось в его воображении. А вдруг кто-нибудь однажды изобьет и его за боль, причиненную им Кларе?
Однако у Джона Бесшабашного хватило смелости подняться на ноги. У него на лбу большими буквами было написано:
– Ну наконец-то! – тяжело дыша, воскликнул он, белоснежным платком вытирая кровь с губ и носа. – Меня удивляет только, кто из моих сыновей взял на себя эту задачу, но я действительно рад, что это наконец случилось. Ты даже представить не можешь, как часто я мечтал, чтобы твоя мать подняла на меня руку или хотя бы запустила в меня чем-нибудь. – Он сплюнул на ладонь зуб и тихо рассмеялся. – Мне следовало бы знать! Я был уверен, что однажды ночью меня где-нибудь подкараулит Джекоб, а ведь ты куда более совершенный ангел мести. Ангел с лицом Розамунды и кожей моих врагов. – Он сунул зуб в карман. – А что это за камень? Вот не думал, что ты заражен проклятием феи!
Уиллу все еще хотелось его ударить.