Победы, которых не было

«Русская комиссия состояла из Иоффе, которого, увы, к сожалению, у нас слишком хорошо потом узнали, зятя Троцкого Каменева, Сокольникова, а также госпожи Биценко, уже получившей некоторую известность за счет убийства какого-то министра. Еще в нее входили унтер-офицер, матрос, рабочий и крестьянин. Это все были члены, имевшие право голоса. В качестве экспертов присутствовало некоторое количество офицеров генерального штаба и адмирал Альтфатер, не имевшие права голоса» Секретарем являлся Карахан[172]… Так как русская комиссия обедала с нами в офицерском клубе, то мы имели возможность познакомиться с нею поближе. За столом я посадил, конечно, членов с правом голоса выше, чем экспертов, так что рабочий, матрос и унтер-офицер сидели выше, чем адмирал и офицеры.

Я никогда не забуду первой трапезы с русскими. Я сидел между Иоффе и Сокольниковым, нынешним комиссаром финансов. Против меня расположился рабочий, которому множество приборов на столе доставляло видимые затруднения. Он пытался так или иначе употребить их в дело, но, в конце концов, воспользовался только вилкой для того, чтобы поковырять ею в зубах. Наискось от меня рядом с князем Гогенлоэ сидела госпожа Биценко, с другой стороны которой поместился крестьянин — типично русская фигура с длинными седыми кудрями и большой косматой бородой. Он вызвал улыбку у прислуживающего денщика, когда на вопрос, какого вина он желает, красного или белого, ответил, что выберет то, которое покрепче.

Иоффе, Каменев, Сокольников, особенно первый, производили впечатление чрезвычайно интеллигентных людей. С большим воодушевлением говорили они о лежащей перед ними задаче возвести русский пролетариат на вершину благополучия и счастья. Все трое ни минуты не сомневались, что так оно и будет, если народ сам будет управлять страной, руководствуясь учением Маркса. Самое меньшее, о чем мечтал Иоффе, это — чтобы всем людям жилось хорошо. А некоторым, среди которых он явно числил и себя, даже несколько лучше, чем прочим. Кроме того, все трое совершенно не скрывали, что русская революция есть лишь первый шаг к счастью народов. Само собой разумеется, говорили они, невозможно, чтобы государство управляемое на началах коммунизма, продержалось долго, если окружающие государства будут управляться на основах капиталистических. Поэтому цель, к которой они стремятся, есть мировая революция. Во время этих разговоров у меня в первый раз появились сомнения — правильно ли было то, что мы вошли в переговоры с большевиками. Они обещали народу мир и благоденствие. Если им теперь удастся вернуться домой, заключив мир, то их положение в глазах широких масс, годами ждавших конца войны, сильно упрочится…

Русский колосс в течение ста лет в политическом отношении оказывал такое давление на Германию, что нельзя было не испытывать известного чувства облегчения при мысли о том, что русское могущество на некоторое время уничтожено революцией и большевистским хозяйничаньем. Но чем больше до меня доходило сведений о неистовствах большевиков, тем сильней я склонялся к тому, чтобы пересмотреть мое отношение к этому вопросу. По-моему, порядочный человек не мог спокойно и безучастно наблюдать, как избивают целый народ… Поэтому с весны 1918 года я стал на ту точку зрения, что правильнее было бы отказаться от мира. Пойти походом на Москву, создать какое-нибудь новое правительство, предложить ему лучшие условия мира, нежели в Брест-Литовске, — например, вернуть ему в первую голову Польшу, — и заключить с этим новым русским правительством союз. Подкреплений для такого похода Восточному фронту не понадобилось бы. Майор Шуберт, наш новый военный атташе в Москве, первым высказавшийся за решительное выступление против большевиков, полагал, что двух батальонов для наведения порядка в русской столице было бы вполне достаточно. Хотя я и считал его точку зрения слишком оптимистической, но все-таки тоже был уверен, что нам хватило бы с избытком для этого начинания тех немногих дивизий, которыми мы располагали. В то время у Ленина и Троцкого еще не было Красной Армии. Они были заняты разоружением остатков старой армии и отправкой ее по домам. Их власть опиралась всего лишь на несколько латышских батальонов и вооруженных китайцев, которых они употребляли главным образом в качестве палачей. Мы легко бы смели большевиков, продвинувшись на линию Смоленск-Петербург. И заняв ее, образовали бы новое русское правительство, избавив эту страну от невыразимых страданий и предотвратив смерть миллионов людей. Однако в Берлине все внимание было уже сосредоточено на Западном фронте. И наше предложение сочли лишней дополнительной обузой».

ГЛАВА 9

ПОМНЯТ ПОЛЬСКИЕ ПАНЫ

«Еще польска не сгинела…»