Читаем Почему я люблю РоссиюВоспоминания монсеньора Бернардо Антонини полностью

Маленькое отступление. Много лет назад я знал одного крестьянина, он был очень простым человеком. Когда мы с ним познакомились поближе, он начал умолять меня обращаться к нему «на ты». Когда я оставил в стороне излишнюю вежливость, он непонятно почему продолжал обращаться ко мне «на Вы». На мои возражения он отвечал так: «Брат Давиде, Вы — священник, человек, который говорит с Богом». Сначала я хотел пошутить, что он спутал меня с Моисеем, однако эти слова как будто застыли у меня на губах. Человек, который говорит с Богом… Дон Бернардо. Мы, семинаристы, любили его, прежде всего, как Божиего человека. Войдя в здание Богословского факультета им. св. Зенона, он немедленно шел к Пресвятым Дарам. А где его можно было встретить в перерыве между лекциями? Перед Дарохранительницей. Богослов — да, потому что говорил о Боге и с Богом.

Его лекции: поток знаний, смешное подражание «Полету валькирий» Вагнера или «Аллилуйя» Генделя, которыми он украшал разговор об Апокалипсисе, чемоданы книг, принесенные в семинарию, мальчишеский энтузиазм, знаменитые и забавные словечки-поговорки… Однако каждую лекцию он начинал, обратившись сердцем к Матери: Радуйся, Мария.

Пресвятая Дева Мария, как и его широкая, притягательная улыбка, была своего рода мерилом его жизни: в России дон Бернардо сталкивается с удручающей бедностью и трудностями, но не выпускает из рук четки. На вопрос чиновника, оформлявшего устав «Радио Мария», о том, как зовут владельца, он отвечает: «Пресвятая Богородица». — «Извините, а кто спонсор?» — «Божественное Провидение!»

Его заразительная, потрясающая радость, тем не менее, никого не вводила в заблуждение. Еще в семинарии ходили шутки о том, как он, испытывая пределы человеческой выносливости, занимается по ночам. Поэтому нередко из-за усталости его где угодно мог сморить сон, даже в автомобиле, пока мы по его просьбе читали Розарий чтобы как можно лучше использовать каждую секунду.

С Розария начинались уроки и в московской семинарии. Свои занятия он вверял и заступничеству святых, те самые лекции, которые в Вероне мы, студенты, поднаторевшие в хитрости, перебивали вопросами, чтобы отвлечь профессора и «увести» его в другую сторону. В память навсегда врезалось 14 февраля, когда мы «прикрылись» святыми Кириллом и Мефодием, попросив дона Бернардо рассказать нам о них. Однако наше ребячество потонуло в смущенной тишине: дон Бернардо, напомнив об апостольских подвигах святых братьев и их любви ко Христу, неожиданно остановился. Его голос задрожал — он плакал, и его слезы, проливаемые над мучениями Кирилла, обличали нашу рассеянность и теплохладность, перед подлинной любовью, которую он испытывал к Церкви.

Его радость была подлинным выражением единства со Спасителем и Его Крестом. «Все деяния Бога скрываются под тяжестью Креста», — писал кардинал Шустер, прославленный в лике блаженных, к другому блаженному, Иоанну Калабрии. Я размышлял об этом, глядя на священнический воротничок дона Бернардо. Молодежь ищет героев без страха и упрека, таких, как он; мы видели, что воротничок буквально болтается вокруг исхудавшей шеи священника, словно напоминая о том, что его хозяин за 13 лет миссии ради Христа потерял 26 килограммов…

Святой — тот, кто пробуждает в тебе жажду Христа, мужество подражать Ему, наполняет радостью и гордостью свидетельствовать о Нем. Святые не уходят, как и улыбка дона Бернардо, сияющая в наших сердцах.

В тайнике моего сердца, под рубрикой «дон Бернардо» хранится не пустой формуляр, а «фотография»: счастливый священник, с любовью совершающий мессу, не обделяющий никого своей улыбкой, знающий десять языков. На самом деле, в совершенстве он владел только одним — языком любви Господа, благодаря которому он соединял сердца верующих Вероны с братьями во Христе в России, Китае и Казахстане.

Помни о нас, дон Бернардо, и благослови Верону. С братским объятием

Брат Давиде Мария да Милано

Всегда с нами — дон Бернардо

Мне нравится обращаться к нему именно так, доверительно, уверен, что ему это тоже нравится. Он всегда улыбался, когда к нему обращались при помощи академических титулов — «доктор» или «профессор», или церковных — «монсеньор» и «Апостольский протонотарий», хотя он и «был награжден» ими заслуженно. Он умел ловко пользоваться ими, чтобы распахнуть нужные двери или получить желаемое; но никогда не кичился ими. Он был первым учеником в нашем классе, и не только по алфавиту…

Дон Бернардо был энтузиастом жизни, своего призвания и своей миссии. Он всегда улыбался и был открыт для диалога со всеми — для плодотворного диалога. Больше всего он любил: Слово написанное (Библию), Слово воплощенное (Иисуса в Евхаристии), Матерь Слова (Деву Марию) и Слово, ставшее Церковью (Церковь и ее священноначалие).

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих кумиров XX века
100 великих кумиров XX века

Во все времена и у всех народов были свои кумиры, которых обожали тысячи, а порой и миллионы людей. Перед ними преклонялись, стремились быть похожими на них, изучали биографии и жадно ловили все слухи и известия о знаменитостях.Научно-техническая революция XX века серьёзно повлияла на формирование вкусов и предпочтений широкой публики. С увеличением тиражей газет и журналов, появлением кино, радио, телевидения, Интернета любая информация стала доходить до людей гораздо быстрее и в большем объёме; выросли и возможности манипулирования общественным сознанием.Книга о ста великих кумирах XX века — это не только и не столько сборник занимательных биографических новелл. Это прежде всего рассказы о том, как были «сотворены» кумиры новейшего времени, почему их жизнь привлекала пристальное внимание современников. Подбор персоналий для данной книги отражает любопытную тенденцию: кумирами народов всё чаще становятся не монархи, политики и полководцы, а спортсмены, путешественники, люди искусства и шоу-бизнеса, известные модельеры, иногда писатели и учёные.

Игорь Анатольевич Мусский

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное