Испанская история изгнания евреев наиболее известна, однако следует заметить, что на протяжении XV в. их депортировали из многих городов Германии и Италии{427}
. Таким образом, проблемы с собственностью широко распространялись по всей Европе. Но самыми массовыми оказались идеологические кампании XVI столетия. В Испании еще до переселения морисков практиковалась конфискация их имущества, иногда заменяемая крупными штрафами{428}. То же самое стали делать с протестантами в Нидерландах, что в конечном счете породило революцию. «Голландские провинциальные штаты были шокированы предложением правительства в апреле 1564 г., согласно которому правонарушители, замеченные в регулярных пропусках церковной службы на протяжении четырех месяцев подряд, "должны быть изгнаны с территории Голландии с конфискацией всего имущества"»{429}. А три года спустя уже подверглись конфискации земли принца Оранского – богатейшего собственника Нидерландов, ставшего вождем оппозиции{430}. В ходе конфискации испанцы разграбили и имения своего политического противника. Семь барж вывозили оружие из арсеналов. Но самой ценной добычей, если взглянуть на ту историю из XXI в., стал триптих Иеронима Босха «Сад земных наслаждений». Его отправили в Эскориал – резиденцию испанского короля{431}.Протестанты вели себя ничуть не лучше католиков. Одной из самых жестких была экспроприация, осуществленная в Англии Генрихом VIII Тюдором, что особенно важно подчеркнуть, из-за живучести мифа о древних корнях правового общества в Великобритании. Поначалу церкви удалось откупиться от королевской власти, уплатив единовременный налог в размере 118 000 фунтов. Однако это лишь разожгло аппетит Генриха. Через пару лет он направил десятину в собственную казну. А в 1539 г. король уже непосредственно «прихватизировал» собственность. Изъяты были все монастырские владения. Доходы с земель, приносивших 132 000 фунтов годового дохода, пополнили бюджет. Имущество продавалось с торгов или использовалось для вознаграждения сторонников монарха, среди которых был, например, отец философа Фрэнсиса Бэкона. В сундуки Генриха VIII отправилось порядка 75 000 фунтов, вырученных от продажи золотой и серебряной утвари, а также других ценных предметов. Причем, как часто бывает в таких случаях, «прихватизация» губила все, что не могла поглотить. Монастырские комплексы в городах представляли собой реальную ценность и уходили на торгах за большие деньги. А дома, располагавшиеся в глубинке, порой вообще невозможно было продать ни за какую сумму. Процветавшие ранее аббатства превращались в руины{432}
.Репрессии продолжались даже в XVII в. Лицо, подозреваемое в католичестве, должно было причащаться под угрозой высокого штрафа, а если виновный богат, то вместо штрафа корона могла взять две трети его земель{433}
. Даже в ходе революции и гражданской войны 1640-х гг. проигравшая сторона лишалась имущества{434}, то есть «победившая буржуазия» не укрепила институт собственности. Классик институциональной теории Дуглас Норт отмечал, что «владение землей не было окончательно защищено от политического манипулирования вплоть до 1660 г.»{435}Революционные города Швейцарии тоже упраздняли монастыри и конфисковывали их собственность. Подобным же образом поступали и некоторые германские правители{436}
. В ходе Тридцатилетней войны было конфисковано свыше половины феодальных владений Богемии{437}. Ну а там, где побеждали католики, конфискации, в свою очередь, наносили удар по протестантам.Помимо политического и идеологического, существовал еще третий механизм конфискаций со стороны властей – принудительные займы и отказ платить по своим обязательствам в том случае, если кредитование было добровольным.