Степень самостоятельности городов и, соответственно, масштабы произвола, допускавшегося сеньорами в отношении бюргеров, чрезвычайно сильно дифференцировались. Самостоятельность «находится в обратной зависимости от того, насколько страна успела выработать сильную государственную власть»{457}
. В Италии, где коммунальные революции принесли реальные плоды, возможности стабильного развития оказались заметно выше, о чем подробно будет говориться в третьей главе этой книги. В Германии положение имперских городов было сравнительно приемлемым. А вот на севере Франции и особенно в Англии давление на бюргеров оказалось чрезвычайно сильным. Следует подчеркнуть, что английские города, несмотря на знаменитую Великую хартию вольностей и парламентаризм, находились в худшем положении с точки зрения свободы ведения бизнеса, чем многие другие европейские коммерческие центры.Покровительство английского короля лондонским купцам сильно зависело от того, дают ли они ему деньги в виде налогов, займов, даров или штрафов. Если монарх вдруг обнаруживал, что кредитные возможности бизнеса расширяются, он расширял собственные претензии. Отказываться от обязанности осуществлять финансовую поддержку государства было опасно. Подобная скупость могла обернуться значительно более серьезными потерями. Например, потерей права на ведение коммерческой деятельности. Король мог в этой ситуации отдать предпочтение иностранным конкурентам или начать грубо вмешиваться в дела лондонского самоуправления. В 1392 г. он прямо потребовал отдать Сити в его руки. Чтобы вернуть независимость, Сити передало королю 10 000 фунтов и сделало дорогие подарки герцогам из королевской семьи. Затем в 1394 и 1397 гг. последовали крупные кредиты, которые не были возвращены. В целом независимость обошлась лондонцам в 30 000 фунтов за десятилетие, что составляло примерно восьмую часть всех отчеканенных за этот период в Англии денег{458}
.Если в России сегодня говорят, что люди – новая нефть, то в средневековой Англии можно было сказать: люди – новое серебро. В том смысле, что, когда государству не хватает своих ресурсов, оно обирает тех, у кого их обнаруживает. Если бюджетные проблемы современной России связаны с падением цен на нефть после 2008 г., то английский король испытывал явную нехватку средств в связи с падением экспорта шерсти в конце 1360-х гг. из-за последствий чумы. Соответственно, рухнули и поступления от таможенных сборов{459}
. А Столетнюю войну надо было вести. Неудивительно, что монарх стал «кошмарить» своих подданных.Многие другие города Англии не имели даже тех прав, которые были у Лондона. Например, Солсбери находился в полной зависимости от своего епископа, который имел право на торговые доходы бюргеров примерно так же, как владелец манора имел право на доходы живших на его земле крестьян. Причем Солсбери был далеко не единственным церковным городом в Англии{460}
.Второй способ извлечения ренты вытекал из возможности злоупотреблений с деньгами.
Короли, нуждающиеся в пополнении бюджетов, занимались «порчей монеты». Формально деньги оставались полноценными – золотыми или серебряными, но весовое содержание благородных металлов в монетах постепенно снижалось. Например, в результате манипуляций, проведенных в XI в. с византийской номизмой (безантом), которая долгое время была по стабильности своеобразным «долларом Средневековья»{461}, ее золотое содержание упало до 10 %. Полагают, что это случилось, поскольку император тогда остро нуждался в деньгах для ведения войны с печенегами{462}.Монархи переплавляли старые деньги и из того же металла чеканили большее число новых. «При помощи такого приема происходило систематическое разорение всех денежных людей. Общее улучшение в этом смысле наступило лишь тогда, когда города сделались достаточно сильны, чтобы реагировать против этого, чтобы принудить территориальных владетелей отказаться от этого злоупотребления. Самым радикальным средством, какое они могли употребить в этом случае, было взять право чеканить монету в свои руки»{463}
. Впрочем, по другим оценкам, и это не помогало. Например, кёльнский динарий ежегодно терял часть своей стоимости{464}. Венецианское гроссо сильно обесценилось еще в начале XIII в. А с середины XIII до начала XIV столетия эта проблема сказывалась на многих итальянских монетах{465}. Норвежская монета обесценилась в XII в. примерно в два раза из-за того, что король Харальд Хардрада стал добавлять в нее 50 % меди{466}. В дальнейшем ситуация лишь ухудшалась, и серебра в монете осталось около четверти. В 1278 г. архиепископ Нидароса (Тронхейма) сообщал папе, что в местной валюте из-за ее низкого качества лучше деньги в Рим не переправлять, а приобрести полноценное серебро или товары, которые можно затем реализовать{467}.