Раннее христианство поставило целый ряд сложных интеллектуальных проблем, нуждавшихся в решении. В зависимости от того, каким стало бы это решение, взгляды общества могли подвергнуться большей или меньшей рационализации. Несколько упрощая, можно сказать, что христиане способны были как отдалиться от мира, так и приблизиться к решению рациональных задач. Требовались реформы. Одна из первых важных реформ, с точки зрения Парсонса, была предпринята в трудах крупных христианских теологов III в., особенно александрийских отцов Оригена и Климента. Они «мобилизовали утонченные средства неоплатонической философии для решения этих сложных интеллектуальных проблем, тем самым создав прецедент сближения со светской культурой, каковое не было доступно другим религиозным движениям, в частности исламу»{649}
. Можно сказать, что они дополнили авторитет Писания рациональными соображениями.Если ислам с момента своего зарождения в значительной степени решал проблемы будничной жизни при помощи религиозных норм, то западное общество стало постепенно приближаться к такому состоянию, при котором методы решения трансцендентных проблем разведены с методами решения проблем экономики, политики и права. Еще больше оно приблизилось к нему в IV–V вв. благодаря трудам Аврелия Августина, епископа Гиппонского (или Блаженного Августина, как принято его называть у нас). Он противопоставил град земной граду Божьему. Как справедливо отметил Парсонс, первоначальное христианство полностью было отчуждено от посюстороннего мира, а потому концепция Августина фактически легитимизировала град земной{650}
.Если в граде Божьем блаженство дается лишь благочестивым, то царства земные – и нечестивым, и благочестивым{651}
. Это особый мир с особыми нормами поведения. И в нем надо решать важные текущие задачи. Правильные нормы поведения могут устанавливаться не только исходя из задачи спасения души, но и из задачи благочестивой организации мирского существования. Небесный град ничего не отменяет из нравов, законов и учреждений, которыми мир земной устанавливается, а, напротив, сохраняет все, что направлено «к одной и той же цели земного мира, если только не препятствует религии, которая учит почитанию высочайшего и истинного Бога»{652}.Если Августин нарисовал общий контур града земного, то Фома Аквинский (взявший на вооружение философию Аристотеля) подробно писал о том, как в нем следует жить, причем ставя во главу угла разум, поскольку именно он позволяет понять естественный моральный закон{653}
. Общую логику рационализации христианства от Августина до Альберта Великого и Фомы Аквинского можно представить примерно следующим образом. Для жителей града земного, как для больных людей, не подходит тот же образ жизни, как для здоровых. «Больные» не могут жить только ценностями, провозглашенными Христом и зафиксированными евангелистами. Жители града земного вынуждены еще и вести рационально организованное хозяйство. В этом хозяйстве должна быть частная собственность, поскольку общность имущества привела бы среди несовершенных людей к раздорам и беспорядкам, мешающим жизни. В том числе должна быть и церковная собственность. Она необходима для выполнения функций церкви. Что же касается отдельного человека, то неправедным поведением является жадность, а вовсе не склонность к богатству. Жадный бедняк плох, а щедрый богатей хорош. Особенно если помогает бедным и жертвует деньги церкви. Таким образом, христианство легитимировало собственность, деньги, бизнес и богатство. Все это, как выяснилось, входит в замысел Божий{654}.По оценке Ле Гоффа, небесные идеалы как бы низводятся на землю, и это происходило в основном в XII–XIII столетиях. Труд из отрицательной ценности стал позитивной. Отступила мысль, будто всякое новшество запретно, поскольку порождено дьяволом. Инновация перестала быть грехом. Более того, выяснилось, что человек на земле может творить не только то, что препятствует Спасению, но и то, что ему помогает{655}
.Не следует думать, будто Августин непосредственно ориентировал христиан на достижения в граде земном. Напротив, вера должна была устремлять человека к граду Божьему. Но поскольку сейчас мы существуем на земле, а не на Небе, у земной жизни могут быть свои рациональные правила, связанные с оптимизацией выживания, а не с решением задачи спасения души. Книга Августина создала платформу, на базе которой общество могло двигаться дальше к рационализации своей жизни. Теперь человек мог не только правильно умирать, но и благочестиво жить. Совершенствование этого мира много значило для подготовки к жизни в мире ином{656}
. Осознавая это, Григорий VII стал формировать церковную корпорацию с целью оптимизации функционирования града земного, и это во многом трансформировало католический мир в целом.