Почему властвует Запад... по крайней мере, пока еще

На протяжении почти сорока лет Гу Яньу путешествовал и заполнял свои тетради подробными описаниями из области сельского хозяйства, горного дела и банковского дела. Он стал знаменит, и ему стали подражать другие люди — в особенности врачи, которых ужасало их бессилие перед эпидемиями 1640-х годов. Собирая истории болезни конкретных больных, они настаивали на проверке теорий реальными результатами. К 1690-х годам даже император [Канси] провозглашал преимущества того, чтобы «изучать корень проблемы путем ее обсуждения с обычными людьми, и лишь затем ее решать»^{244}.

Интеллектуалы XVIII века называли такой подход каочжэн — «доказательное исследование». В рамках этого подхода отдавалось предпочтение фактам перед предположениями и делался акцент на применении методичных, строгих подходов к таким разнообразным областям, как математика, астрономия, география, лингвистика и история, а также на постоянной разработке правил оценки доказательств. Каочжэн сопоставим с научной революцией в Западной Европе во всем, кроме одного: в его рамках не была разработана механистическая модель природы.

Как и на Западе, восточные ученые зачастую были разочарованы, узнавая, что от прошлого времени они унаследовали уровень социального развития, равный примерно сорока трем баллам индекса, достигший «твердого потолка» (в их случае он был уже достигнут во времена династии Сун в XI и XII веках). Однако, вместо того чтобы отвергнуть базовую посылку о Вселенной, движимой духом (ци), и взамен вообразить Вселенную, функционирующую подобно машине, ученые Востока в основном предпочли обратиться к еще более древним и почтенным авторитетам, — к текстам древней династии Хань. Даже Гу Яньу интересовался древними надписями в той же мере, что и горным делом или сельским хозяйством; а многие из врачей, собиравшие истории болезни, использовали их в равной степени как для лечения больных, так и чтобы разобраться в медицинских текстах времен династии Хань. Вместо того чтобы перевернуть Ренессанс с ног на голову, китайские интеллектуалы предпочли второй Ренессанс. Многие из них были гениальными учеными, но вследствие сделанного ими выбора никто из них не стал Галилеем или Ньютоном.

И вот тут-то Вольтер был не прав. Он считал Китай моделью именно тогда, когда эта страна перестала ею быть, — фактически как раз тогда, когда некоторые из его соперников в европейских салонах начали приходить к прямо противоположному выводу относительно Китая. Хотя у них не было никакого индекса, который мог бы сообщить им, что социальное развитие Запада привело к уменьшению преобладания Востока, эти люди решили, что Китай вовсе не является идеальной просвещенной империей. Эта страна была скорее антитезисом всему европейскому. В то время как европейцы научились динамизму, разумности и творчеству у древних греков, а теперь превзошли своих учителей, Китай был страной, где время все еще стояло на месте.

Таким образом, на свет появилась теория «давней предопределенности», объясняющая превосходство Запада. Например, барон де Монтескье решил, что основным объяснением для этого превосходства был климат: бодрящий климат давал европейцам (в особенности французам) «особую силу тела и разума, которая делала их терпеливыми и неустрашимыми и позволяла им браться за трудные предприятия», в то время как «изнеженность людей в жарком климате всегда делала их рабами… В Азии царит дух подобострастия, от которого они так и не сумели никогда избавиться»^{245} [О духе законов, кн. 17].

Другие европейцы пошли еще дальше. Они утверждали, что китайцы не просто рабы по своей природе, — это вообще другой вид людей. Карл Линней — отец-основатель генетики — заявлял, что выделяются четыре расы людей: белые европейцы, желтые азиаты, красные американцы и черные африканцы, а в 1770-х годах философ Дэвид Юм решил, что только белая раса реально способна к настоящей цивилизации. Кант даже задавался вопросом — являются ли вообще желтые люди настоящей человеческой расой. Возможно, размышлял он, они были всего лишь отпрысками-ублюдками от скрещивания между собой индийцев и монголов.

Решимость знать, по-видимому, была присуща лишь европейцам.

Исследования при помощи телескопа

В 1937 году три молодых ученых отправились морем из Нанкина, столицы Китая, в Англию. Это было бы достаточно трудно сделать для них при любых обстоятельствах — сменить свой суматошный и беспорядочный родной город (известный как одна из «четырех печей» Китая из-за его парной влажности) на Кембридж с его монастырской тишиной, непрекращающимися дождями и резкими ветрами. Но в то лето обстоятельства были особенно жесткими. Эти трое не знали, увидят ли они когда-либо снова свои семьи и друзей. Японская армия уже окружала Нанкин. В декабре она перебила тысячи жителей этого города — причем настолько жестоким образом, что даже нацистские официальные лица, застигнутые здесь этим бедствием, были шокированы.