Почти счастливые женщины

Только я все небо копчу. Но забыть не могу, веришь? Ведь у нее, у Марины, все было. И квартира хорошая в центре, на Таганке. И обстановка. И украшения, и две шубы. И денег полно. И курорты, и рестораны. На все ей хватало. А она, зная мою ситуацию, так поступила. Неужели такая жадность? Я бы даже поняла, если бы она эти вещи оставила себе. Торговалась со мной, отдавала частями. Но так? Нет, не понимаю. Такой спектакль устроить, не полениться! В общем, я так и не поняла. Сумма, конечно, была большой – тысяч пять, не меньше. Нет, не понимаю.

– Ба, – нетерпеливо сказала Аля, – я хочу тебе кое-что сказать!

– Подожди, – оборвала ее Софья Павловна, – я еще не закончила.

Теперь про Шурку, нашу «дворянку». У нее, у Шурки, было много закидонов. Если Марина была завистливой и жадноватой, то Шура – дамой с характером. Ее даже муж побаивался, боевой генерал. Как врежет под дых – мало не покажется. Но мне казалось, что у нее есть какие-то принципы.

А вышло… Ладно, я коротко, чтобы ты не злилась.

Потом, после смерти Саши, я, Аля, узнала, что Шурка ему доставала наркотики, понимаешь? Ее родная сестра была заваптекой. Все знала и доставала! А от меня скрывала. От меня, от матери!

А потом, когда я все узнала, поехала к ней – просто чтобы посмотреть ей в глаза. Она не смутилась – сказала, что ставить меня в известность смысла не было, человеком Саша был уже конченым. И он все равно бы доставал дозу – не так, так эдак. И все это глупости, что это она его довела до могилы: «Не придумывай, Соня! Я просто облегчала его страдания, понимаешь? А спасти его было уже нельзя».

– Как же так? – плакала я. – Я, мать, ничего не знала! А ты, моя самая близкая подруга, помогала ему умереть?

– Я тебе все объяснила, – сухо ответила она. – И вообще, не надо искать виноватых. Ты сына упустила и во всем виновата сама. Если бы у меня был сын, уж поверь, я бы такого не позволила! – И встала, показав, что разговор окончен.

– Я тебя посажу, – ответила я. – Найду доказательства и посажу.

– Дура. – Она оставалась абсолютно спокойной. – Какая же ты, Сонька, дура! Ну попробуй, займись! Может, будешь при деле! – И с мерзкой улыбочкой меня проводила.

Ну как тебе этот рассказ? Покруче первого, правда? Там хоть банальная жадность и воровство. А здесь, Аля? Что это, как? Как это можно понять? Как объяснить? У Шурки не было детей, не получалось. А ребенка она очень хотела. Это была ее боль, ее несчастье. Сколько мы бегали по врачам, сколько бились! И я всегда была рядом.

А тут такое…

Бабская зависть? Нет, не поверю.

– Ба, давай вечером, а? Ну я правда, очень спешу! – взмолилась Аля. – Ты меня извини!

– Ты хотела о чем-то поговорить? Слушаю тебя, – сухо ответила бабушка. – Внимательно слушаю. Хотя знаю, о чем разговор.

– Ба, – решительно начала Аля, – в общем, мне некуда деваться – разрываться на две квартиры я не могу. Оставить тебя не могу. И никогда не оставлю. Оставить ее… тоже не могу, как ты этого не понимаешь? Ну не могу, ба! Потому что буду чувствовать себя последней сволочью! Она же на костылях, до туалета ползет полчаса! Ну на месяц, а? Она будет со мной, в моей комнате! Ты ее не увидишь, я тебе обещаю. Ну ты же сама учила меня милосердию! Ты же сама…

– Вот что, моя дорогая, – оборвала ее бабушка. – Ты все услышала. И поняла, к чему был весь мой рассказ. И Оля твоя – из таких. Из таких, как мои Шурка и Марина. Можешь поверить. Милосердию, говоришь, учила? Ну может быть. Знаешь, что плохо? Что ты необидчивая. Отходчивая и необидчивая. Слабая. Не умеющая противостоять. Я так всегда считала. А сейчас, оказывается, у тебя есть характер! Это для меня просто открытие. И к тому же ты здесь прописана, – поджав губы, сказала она, – имеешь право.

– При чем тут это? – пролепетала Аля. – Просто… нельзя оставлять человека без помощи.

– В общем, так. Привози сюда эту, свою… Олю. На месяц, не больше! А через месяц – домой. И это не потому, что я учила тебя милосердию, и не потому, что мне жалко эту дуру на костылях. Это потому, что мне жалко тебя. Надеюсь, хоть это ты понимаешь?

Аля вскочила и принялась ее целовать. Софья Павловна сухо отстранилась:

– Ты же торопишься, Аля. – И бросила вслед: – А о чем я рассказала, не забудь.

На Олином лице застыла гримаса боли. Алино сердце рвалось от жалости. Выведя ее на улицу, усадила на лавочку.

– Сиди и дыши, сколько дней без кислорода!

Погода, кстати, была замечательной. Сама вернулась в отделение за выпиской.

Выписку вынес пожилой полный врач и, уставившись на Алю в упор, недобро спросил:

– А вы-то ей кто, этой Лобановой?

– Подруга, – тихо ответила Аля. – Я здесь, потому что у нее больше никого нет.

– Сирота? – удивился врач.

– Можно и так сказать. Отец ушел из семьи, и Олина жизнь его не интересует. Совсем. После аварии я ему позвонила, но он был на гастролях. Все передала его новой жене. Та, в свою очередь, обещала передать все ему. Сказала, что он должен вернуться дней через десять. А было это месяц назад.

Аля видела, что лицо старого доктора смягчилось.

– А мать? Где ее мать? Умерла?

– Мать в сумасшедшем доме. Она совсем не в себе.