Под большевистским игом. В изгнании. Воспоминания. 1917–1922

На следующее утро были мы на вокзале спозаранку, чтобы не прозевать поезда, ходившего всего лишь два раза в неделю. Поезд был составлен из одних крытых вагонов без всяких приспособлений. Хорошо еще, что путь-то был всего на две станции, а не то можно было бы замерзнуть, потому что был сильный ветер при морозе градуса четыре. Шла крупа. Пассажиров было немного. В том вагоне, в который я попал, было всего лишь человек десять, большей частью беженцев, возвращавшихся из России в Польшу, но было два человека, недавно только приехавших из Варшавы по своим имущественным делам в Гродно и возвращавшихся назад. Один из них был бывший офицер, поступивший теперь в польскую армию. Он мне между прочим сказал, что в Варшаве находится генерал Глобачев{141}, к которому направляются все русские офицеры, попадающие в Варшаву. Генерал Глобачев был мой товарищ по академии, и сведение о том, что в Варшаве я найду не только знакомого, но близкого друга, было мне очень приятно.

Часа через два пути мы приехали в Соколку, где должны были пересесть в польский поезд для дальнейшего следования в Белосток, где была проверка документов и где садились уже в варшавские поезда.

Когда я хотел уже влезать в крытый вагон поданного состава, ко мне подошел какой-то молодой польский офицер и спросил, не я ли русский генерал. Я ответил утвердительно.

– Тогда пожалуйте в войсковой вагон, – и приказал шедшему позади него солдату взять мои вещи.

Войсковой вагон был вагон 3-го класса{142} заграничного образца, хотя с выбитыми стеклами, но все-таки более удобный, чем крытый вагон.

В одно купе вместе со мной вошел, кроме сопровождавшего меня офицера, еще другой, такой же молодой человек, и оба представились офицерами польской жандармерии.

Во время пути до Белостока они расспрашивали меня о том, что творится в Совдепии, я же со своей стороны, благодаря им, познакомился с общим положением дел в Польше, о чем до того времени не имел никакого представления, вследствие того, что при «свободе» печати в Совдепии извне в нее попадает лишь только то, что угодно советскому правительству. Узнал также адрес того учреждения по приему русских офицеров, которым ведал мой приятель.

В Белосток приехали мы часов около четырех дня. Надо было ожидать вечернего поезда. Опять была проверка документов, но для меня она не сопровождалась никакими неприятностями; напротив, все были чрезвычайно предупредительны и вежливы. Предупредительность польской жандармерии дошла до того, что офицер позаботился отвести мне место в одном из более приличных вагонов 3-го класса; других классных вагонов не было.

На следующее утро, к восьми часам, я был уже в Варшаве.

Мытарства мои окончились. Выехав из нашего уездного города утром 7 марта, утром 23 марта я был в Варшаве. Таким образом, весь путь свой я совершил в шестнадцать дней, из которых одиннадцать дней шел пешком. По приезде в Варшаву у меня было в кармане еще более двухсот рублей, то есть половина той скромной суммы, которая оказалась в моем распоряжении в начале бегства. Тот путь, который другим, как я слышал, обходился в тысячи рублей, стоил мне немного более двухсот рублей, благодаря случайному моему знакомству со слесарным ремеслом.

На моем пути я встречал почти всюду отрицательное отношение к большевикам. Объясняю это тем, что хозяйничанье большевиков в соседних губерниях, а равно и в городах Минской и Виленской губерний, уже успело ознакомить местных крестьян с шипами большевистской власти, а не с одними цветами ее, которые так хороши издали и так легко увлекают массы.

Поэтому-то и Украина переживает вторую большевистскую революцию, так как едва успела она во время первой революции вдохнуть аромат цветов советской власти, как немцы железной рукой вернули ее к старому режиму. Естественно, как только немцы сняли свою десницу, народная масса бросилась искать утраченное было счастье.

Не то было бы на Украине, если бы ей дали время испытать все прелести советской власти в виде ограничения личной свободы во всех отношениях, реквизиции продовольственных запасов, скота и лошадей, рекрутских наборов, чрезвычайных налогов и прочего, что уже в течение многих месяцев испытывают крестьяне Советской России.

Я уверен в том, что, пережив все это, Украина навсегда вылечилась бы от большевизма и в ней создалась бы такая же благоприятная почва для реакции, каковая существует теперь в Советской России.

Мне могут возразить, что пример происходящего в России должен был бы остановить Украину. На это отвечу: нет, чужие примеры никого, никогда и ничему не учили. Сколько мы видим несчастливых браков, однако это никого не останавливает перед женитьбой. Каждый думает: «Мало ли что ему не удалось, он сам виноват, не сумел устроить свое счастье. У меня будет иначе». И сплошь да рядом попадает в еще худшую беду.