Под большевистским игом. В изгнании. Воспоминания. 1917–1922

Приняли меня в санатории очень радушно. История моего бегства, значительно преувеличенная в отношении испытанных мною лишений, предшествовала моему появлению, и весь персонал, по-видимому, задался целью восстановить якобы утраченные мною силы и здоровье; что я был несколько утомлен после моего путешествия – это верно, что же касается питания, то во время моего пути я питался немногим хуже, чем сидя на месте в Тверской губернии, и если не был в хорошем теле, то это было результатом недоедания почти в течение целого года под «благодетельной» властью большевиков.

Нет худа без добра: надо признать, что большевистский режим в продовольственном отношении многим послужил на пользу. Люди, страдавшие ожирением, совершенно избавились от этого недуга. Как-то, будучи еще в Петрограде, я в беседе с одним знакомым доктором высказал предположение, что ему, должно быть, часто приходится теперь иметь дело с расстройствами пищеварения, вследствие непривычного для многих исключительного потребления черного хлеба. Он на это возразил мне, что как раз наоборот, исчезла атония кишок, а застарелые катары как рукой сняло.

Я не нуждался в таком курсе лечения, и результатом его у меня было постоянное присутствие хорошего аппетита.

В Отвоцке я нашел полное удовлетворение. Пища была обильная и здоровая, давалась пять раз в день: в 8 часов утра кофе (конечно, ячменный) с молоком и хлеб с маслом, в 11 часов – горячее молоко с хлебом, в час дня – обед из двух блюд (суп и мясное), по воскресным дням добавлялось сладкое, в 4 часа дня – чай с хлебом, в 8 часов вечера – ужин из двух блюд (суп и овощи или макароны, лапша, вареники и т. п.) и чай. Узнав, что я поднимаюсь обычно в 6 часов, любезные администраторы позаботились оставлять мне с вечера чай и бутерброды.

При подобном питании я быстро забыл свои физические лишения и своим видом мог служить живой рекламой для санатория.

Свободное время, в промежутках между принятиями пищи, пансионеры проводили за чтением, игрой в шашки или в шахматы и обменом своими воспоминаниями из недавно пережитого. Никаких политических споров ни разу не слышал, никакой розни между русскими и поляками не замечал, жили очень мирно и дружно.

Обычной «животрепещущей» темой для разговоров были события на ближайшем фронте генерала Юденича{157}. Помимо газетных известий, пищу для них давали слухи, проникающие из среды еврейского населения{158}. Слухи эти имели непосредственное отражение на курсе нашего рубля и разных других денежных знаков, принесенных ими, керенок, карбованцев, вандамок{159}

и прочих. Курс рубля, бывший при моем приходе в Гродно рубль за немецкую марку, в Варшаве опустился до двух рублей за марку, причем польские марки номинально были в одной цене с немецкими, хотя в общем предпочтение отдавалось последним.

Сведения об успехах Юденича были настолько преувеличены, что один раз разнесся слух о занятии им Петрограда{160} и с такой настойчивостью, что в русской церкви в Варшаве был даже отслужен благодарственный молебен по поводу этого события. К сожалению, как это было далеко от действительности!

Меня очень интересовал ход военных событий на Западном фронте в последний период кампании, завершившийся поражением немцев, так как те сведения, которые проникали в советские газеты, помещавшие только официальные телеграммы немецкой Главной квартиры, не давали никакого представления об этом. Судя по этим телеграммам, написанным обычным эзоповским языком главных квартир, стратегическое положение немцев с каждым добровольным шагом назад все улучшалось и улучшалось, и вдруг все закончилось перемирием. Но в Польше даже в военных кругах я не добился ничего путного. Немало было нелепых рассказов о чудесах американской техники, вроде того, что американцами был изобретен какой-то световой луч, ослеплявший врага на несколько недель, и т. д. Очевидно, досужие люди черпали подобную ерунду из романа Уэллса «Война миров».

Польскому обществу было некогда разбираться в этом, ибо и своих хлопот, как говорится, был полон рот: на востоке большевики, на юге украинцы, которые серьезно хотели оттягать русскую Галицию, на западе невыясненные границы с Германией. Наспех сформированные войска оставляли желать много лучшего. Более крепкие части, как довборчики Мусницкого и легионеры Пилсудского, были совершенно недостаточны для одновременной борьбы на три фронта.

В конце апреля мимо нас проследовала по железной дороге на Волынь польская дивизия Галлера{161}, сформированная во время войны на французском фронте{162}.

Немцы долго ставили всякого рода препоны провозу ее через Германию, но, наконец, по настоянию победителей-союзников, таковой совершился. Очень чисто одетые, во французской военной форме, войска эти производили своим внешним видом очень хорошее впечатление. Как они вели себя в бою, я не знаю, но путь свой следования к полю брани они обозначили целым рядом еврейских погромов, так что «поляки Моисеева закона» вздохнули свободно лишь тогда, когда последний поезд этих защитников «Ойчизны» проследовал на юг.