– Так вы не знаете Скоропадского, это честолюбец. Павло Первый совершенно серьезно мечтал создать свою династию в новом государстве, и кто знает, если бы немцы победили, быть может, ему это и удалось бы, а об России он мало печалился. Ну, теперь большевики поставили его на свое место, – добавил он не без злорадства. – Теперь он под фамилией Цуккерманна такой же беженец, как и мы с вами.
В один из первых дней моего пребывания в Берлине встретил я еще одно лицо, которое никак не ожидал здесь увидеть. Проходя утром через приемную комнату миссии, всегда очень многолюдную, так как ежедневно туда приходило очень много народу, главным образом из числа военнопленных, за разного рода справками, я мельком увидел человека высокого роста, который смутно напомнил мне генерала Вальтера{205}
, бывшего начальником штаба армий Западного фронта при генерале Балуеве. Но Вальтер носил бороду; последний раз я его видел на Университетской набережной в начале 1918 года. Как узнал от него тогда, он работал в качестве переводчика при Главном управлении Генерального штаба и поведал мне свои планы: основаться со своей семьей на Дальнем Востоке, приобретя там заимку. С места ему писали, что там все спокойно, больших имений нет, земли вдоволь, почвы для аграрных беспорядков не существует, семья из нескольких человек может легко прокормиться. Последний вопрос, столь острый во время тогдашней постоянной проголоди в Петрограде, по-видимому, в особенности побуждал его к этому шагу. Семья его должна была уже на днях отправиться во Владивосток, и он предполагал, закончив некоторые личные дела, вскоре последовать за ней.Таким образом, я был очень далек от мысли встретить его в Берлине, к тому же и отсутствие бороды сильно изменяло его внешность; забыл я о том, что и я сам по этой причине перестал быть похожим на себя.
Но вот вечером того же дня, Вальтер, который тоже не сразу признал меня и догадался, только услышав мою фамилию от одного из присутствующих, пришел навестить меня и поведал мне, в каком тягостном моральном и материальном положении он очутился.
Вскоре после нашего последнего свидания[115]
он вместе со всеми главными управлениями военного министерства выехал в Москву и там, по рекомендации генерала Потапова, исполняющего должность начальника Генерального штаба, как владеющий английским, французским и немецким языками, был рекомендован на должность военного агента в Берлин.Видя в этом возможность выбраться из Советской России, он не отклонил от себя этого предложения и в составе посольства, возглавляемого Иоффе{206}
, прибыл в Берлин.Служба у большевиков крайне тяготила его, и он ждал только случая, который дал бы ему возможность покинуть ее. Такой случай представился, когда Скоропадский, в качестве главы государства, заключившего мир с Герма нией, приехал в Берлин на поклон к Вильгельму. Вальтер представился гетману и просил его принять его к себе на службу, получил согласие и, не говоря дурного слова, заявил Иоффе, что оставляет свою должность. Тот, конечно, пригрозил ему жестокой карой за дезертирство, но это не остановило Вальтера, и он одновременно с гетманом уехал в Киев.
Недолго пришлось ему пробыть в Киеве, и на одном из четырех поездов, о которых я упоминал выше, он снова вернулся в Берлин.
Советского посольства в Берлине уже не было, но русские эмиграционные круги не могли забыть Вальтеру, что он, хоть и короткое время, но все-таки был большевистским агентом. Обратился он было к генералу Монкевицу с просьбой привлечь его к какому-нибудь делу и тем разрешить острый вопрос о хлебе насущном, но Монкевиц, несмотря на личное знакомство с ним еще до войны, принял его крайне сурово, резко осуждая его добровольное поступление на службу к большевикам. Когда Вальтер доказывал ему, что вряд ли можно назвать акт поступления на службу добровольным, когда отказ влечет за собой голодную смерть всей семьи и у него другого выхода не было, то Монкевиц указал ему на пример Скалона{207}
, который, как известно, привлеченный чуть ли не силой к участию в Брестских переговорах, предпочел застрелиться.