Под большевистским игом. В изгнании. Воспоминания. 1917–1922

Дело было не вполне еще налажено, и недели две после моего прибытия в Берлин у меня было порядочно свободного времени, так как текущие дела в миссии занимали не более трех-четырех часов времени. Я этим воспользовался, чтобы ознакомиться несколько с Берлином, и посетить кое-кого из знакомых, которых судьба, подобно мне, выбросила в Берлин.

Одним из первых визитов моих был к Воейкову. Жил он в то время в очень скромном отеле со странным названием «Пимак», кажется, на Георгштрассе. Удачно застал его дома в маленькой, узенькой комнатке, в которой, кроме кровати, шкафа, стола и двух стульев, другой мебели не было. Он, по-видимому, был доволен моим посещением, видя в нем знак внимания к нему, чего он в последнее время, по всей вероятности, не видел.

Я, собственно говоря, интересовался узнать от него подробности царского отречения, об обстановке которого ходили столь разноречивые версии, но ничего нового от него не узнал. На мой вопрос, когда он расстался с государем, он мне сказал, что произошло это в Могилеве при отъезде государя в Царское Село, так как Временное правительство не разрешило ему следовать за государем. Спросить его, а почему же это было разрешено князю Долгорукову{198}, язык у меня не повернулся. Возмущался он тем, что его считали распутинцем, тогда как никогда никакого сношения с Распутиным не имел и вообще игнорировал его существование. Насколько это верно, судить не берусь, одно лишь могу утверждать, что выбор Воейкова на пост коменданта Главной квартиры[112] нельзя объяснять личным расположением государя, а, скорее, надо приписать постороннему влиянию.

Дело в том, что, когда после смерти Дедюлина{199}

в течение нескольких дней пост оставался свободным и называли возможными кандидатами нескольких лиц, в том числе и Воейкова, ко мне на службу зашел как-то по делу бывший мой ротный командир по Инженерному училищу генерал-адъютант Прескотт{200}, очень почтенная и всеми уважаемая личность, весьма сведущий в событиях придворной жизни. Я его спросил, кто из называемых кандидатов имеет более шансов, причем сказал, что, по моему мнению, это Воейков. Гигант[113] покачал своей громадной, всегда несколько опущенной головой, и ответил:

– Не думаю, не далее как третьего дня сам слышал, как государь сказал: «Воейков, со своей вечной сигарой? Никогда!»

А через два дня после нашего разговора Воейков был назначен.

В беседе со мной Воейков утверждал, что он всегда устранялся от всего того, что выходило из сферы его прямой обязанности охранять особу монарха, что ему совершенно ложно приписывали влияние на государя при поддержке Распутина, что слухи об этом злонамеренно распространялись его врагами, к числу которых он причислял, как он их называл, «черногорок», то есть великих княгинь Анастасию Николаевну и Милицу Николаевну{201}

. О них он говорил с нескрываемым раздражением, называл их фальшивыми и интриганками. Рассказывал, как они с самого начала старались овладеть государыней, когда она только что прибыла в Россию, как ухаживали за нею, как старались услужить ей, не брезгуя даже такими заботами, которые обычно возлагаются на горничных, и как успели на первых порах в этом. Государыня искренно поверила их преданности и очень благосклонно относилась к ним. Говорил, что Анастасия Николаевна для того, чтобы склонить государыню содействовать разводу ее с герцогом Лейхтенбергским{202}, чего государыня принципиально, конечно, не одобряла, не остановилась даже перед тем, чтобы симулировать свою беременность, и молила ее помочь ей покрыть венцом содеянный грех. Только после того, когда открылся этот обман, государыня прозрела и отшатнулась от них, тогда они начали всячески вредить ей и были главной причиной охлаждения между государем и великим князем Николаем Николаевичем{203}, который всецело подпал под их влияние и на все смотрел их глазами.

Другим bête-noire[114] у Воейкова был гетман Скоропадский. Здесь причина раздражения и чуть ли ни ненависти была чисто личного характера. Дело в том, что Воейков, как и многие другие, искавшие в 1918 году спасения из большевистского рая в Украине, оккупированной немцами, оказался в Киеве. Как бывший однополчанин и старший товарищ Скоропадского по Кавалергардскому полку, он, естественно, ожидал встретить в Киеве если не могу щественное содействие, то, во всяком случае, радушный прием. Но Скоропадский на его просьбу об аудиенции поручил объяснить ему, что по политическим причинам не может удовлетворить его просьбы и не принял его.

Когда я заметил на это, что, быть может, Скоропадский действительно должен был, на первых порах, быть очень осторожным в своих действиях, так как я, по личному знакомству со Скоропадским, не могу допустить, чтобы он серьезно возомнил себя повелителем независимой Украины, и уверен, что он принял этот пост как русский патриот, чтобы спасти хоть часть России из когтей 3-го Интернационала{204}, то Воейков возразил мне на это: