Большой Джим улыбнулся. Яростно, но не так холодно, как мог бы. Пока не так холодно.
– Почему бы сначала тебе не ввести меня в курс дела? Я хочу знать, о чем молюсь, прежде чем преклонять колени.
Покороче у Лестера не получилось, но Большой Джим этого и не заметил. Слушал с нарастающим страхом, грозящим перерасти в ужас. Речь преподобного перемежалась и расцвечивалась цитатами из Библии, но суть Большой Джим уловил: преподобный пришел к выводу, что их маленькое дельце совсем неугодно Богу, поскольку Он в наказание накрыл весь город большим стеклянным колпаком. Лестер спрашивал у Бога совета, как ему поступить, бичевал себя при этом (бичевание могло быть метафорическим – Большой Джим очень на это надеялся), и Бог указал ему в Библии какой-то стих о сумасшествии, слепоте, каре и т. д., и т. п.
– Бог сказал, что даст мне знак, и…
– Даст? – Большой Джим свел вместе кустистые брови.
Лестер проигнорировал его и продолжил. Он потел, как больной малярией, и не сводил глаз с перелетающего из руки в руку золоченого мяча. Из одной руки в другую… и обратно.
– То же произошло, когда я был подростком и кончал в кровати.
– Лес, знаешь, очень уж много информации, – продолжая поигрывать мячом.
– Бог сказал, что покажет мне слепоту, но не
– Я думаю, это всего лишь одно толкование…
– Нет! – Коггинс вскочил. Принялся кружить по ковру. С Библией в руке. Другой дергал себя за волосы. – Бог сказал, что я, когда увижу этот знак, должен рассказать моей пастве о том, чем ты занимался.
– Только я? – спросил Большой Джим задумчивым голосом. Теперь мяч перелетал из руки в руку чуть быстрее.
– Нет! – Слово это стоном вырвалось из груди Лестера. Он кружил по комнате быстрее, больше не глядя на мяч. Размахивал Библией в той руке, которая не старалась вырвать волосы. То же самое он иногда проделывал и на кафедре, если входил в раж. В церкви такое казалось нормальным, а здесь просто выводило Ренни из себя. – И мы с тобой, и Роджер Кильян, и братья Боуи. – Тут он понизил голос. – И еще этот. Шеф. Я думаю, этот человек безумен. Если и был в здравом уме прошлой весной, когда пришел к нам, то теперь точно безумен.
– Мы все в этом участвуем, но признаваться надо нам с тобой, Джим. Так сказал мне Бог. Вот что означает слепота мальчика; вот ради чего он умер. Мы признаемся, и мы сожжем этот Амбар Сатаны за церковью. И тогда Бог позволит нам уйти.
– Ты уйдешь, Лестер, само собой. Прямиком в Шоушенк, тюрьму штата.
– Я приму наказание, которое назначит мне Бог. С радостью.
– А я? Энди Сандерс? И Роджер Кильян! У него на шее, если не ошибаюсь, девять детей. Допустим, нам это не понравится, Лестер?
– Ничем не могу помочь. – Священник начал колотить себя Библией по плечам. По одному и второму, то с одной стороны, то с другой. Большой Джим обнаружил, что теперь бейсбольный мяч перелетает из руки в руку синхронно с ударами проповедника. Шмяк… и вак. Шмяк… и вак. – Жалко, конечно, детей Кильяна, но… Исход, глава двадцать, стих пять: «Ибо Я Господь, Бог твой, Бог ревнитель, наказывающий детей за вину отцов до третьего и четвертого рода». Мы должны перед этим склониться. Мы должны вычистить эту язву ценой любой боли. Исправить все, что мы делали неправильного. Это означает признание и очищение. Очищение огнем.
Большой Джим поднял руку, в тот момент не держащую мяч.
– Не части! Подумай, что говоришь. Этот город полагается на меня – и на тебя, разумеется, – в обычные времена, но теперь, когда у нас такой кризис, ему без нас просто не обойтись. – Ренни поднялся, резко отодвинув стул. День выдался длинный и ужасный, он устал, а теперь еще и это! Большой Джим разозлился.
– Мы согрешили, – упрямо гнул свое Коггинс, избивая себя Библией. Впрочем, если он считал, что Святую Книгу можно использовать и для этого, флаг ему в руки.
– Что мы сделали, Лес, так это спасли от голода тысячи детей в Африке. Мы даже платили за лечение их жутких болезней. Мы также построили тебе новую церковь и самую мощную христианскую радиостанцию на всем Северо-Востоке.
– И набили наши собственные карманы, не забывай этого! – взвизгнул Коггинс. На сей раз ударил себя Святой Книгой по лицу. Струйка крови полилась из одной ноздри. – Набили их грязными наркоденьгами! – Он ударил себя вновь. – И радиостанцией Иисуса ведает безумец, варящий яд, который дети вводят в вены!
– Насколько я знаю, большинство из них его курят.
– Это надо понимать как шутку?
Большой Джим обошел стол. Виски пульсировали болью, щеки заливал румянец. И однако он предпринял еще одну попытку, заговорил мягко, как с ребенком, устраивавшим истерику:
– Лестер, город нуждается в моем руководстве. Если ты откроешь рот, я не смогу стать лидером, без которого городу не обойтись. Не то чтобы тебе кто-нибудь поверит…