Под миртами Италии прекрасной

С падением Наполеона стараниями Меттерниха трон Великого герцогства Тосканского возвращается изгнанной французами Лотарингской династии, находившейся в родстве с австрийскими Габсбургами. Тогда же Меттерних под предлогом объединения Тосканы настаивал на том, чтобы Лукка была присоединена к Великому герцогству. Однако этому воспротивились другие участники Священного союза, считавшие, что и без того влияние Австрии на Апеннинах становилось чрезмерным.

Между австрийскими владениями в северной Италии и Великим герцогством Тосканским было создано еще одно призрачное, полностью зависимое от Вены государство — герцогство Пармское, отданное в пожизненное владение дочери австрийского императора, второй жене Наполеона Марии-Луизе. В пожизненное, но без права передачи по наследству, чем исключалась возможность восшествия хотя бы и на такой скромный престол «Орленка» — сына Марии-Луизы и Наполеона. Пока он был мал, но, кто знает, не пойдет ли со временем в отца, не пожелавшего удовольствоваться данным ему островом Эльба. Пусть лучше живет с титулом герцога Рейхштадтского при венском дворе под бдительным надзором того же Меттерниха. Казалось бы, это решение должно было устроить всех.

Однако запротестовали испанские Бурбоны. Раньше Парма принадлежала другой Марии-Луизе — инфанте Испании. Тут-то и пригодилась остававшаяся вакантной Лукка. В 1817 году ее отдают на время Пармским Бурбонам с тем, чтобы по завершении царствования Марии-Луизы Австрийской, то есть после ее смерти, они вернулись в свои бывшие владения. Тогда-де и Лукка, как того хочет Меттерних, сможет войти в Великое герцогство Тосканское. Меттерниху это не очень нравится. Бывшая жена Наполеона еще молода (в Парме она успеет дважды выйти замуж), и неизвестно, когда его план в отношении Лукки претворится в жизнь. Впрочем, и так он не будет спускать с нее глаз, пытаясь ускорить ликвидацию более или менее самостоятельного государства.

Мария-Луиза Пармская процарствовала в Лукке недолго. В 1821 году она умерла. На престол вступил ее сын Карл-Людовик. О нем историк Лукки пишет: «Приятный в манерах, но неуравновешенный и экстравагантный, он не был создан ни для того, чтобы править, ни для того, чтобы подчиняться, но для рассеянной, полной капризов и прежде всего вольной жизни… Непостоянство и противоречивость были основными чертами его характера во всем». С 1827 по 1833 год он «вообще не появлялся в своих счастливых владениях», живя между Веной, Дрезденом и Берлином.

Что касается Боччеллы, который был в то время одним из приближенных к герцогу лиц, то другой историк замечает, что не стал бы относить его к разряду «фаворитов дурного пошиба, от которых он решительно отличался честностью, умом и образованием», добавляя, однако, что Боччелла, «к сожалению, был слишком поэтом даже за пределами Парнаса».

В 1833 году Карл-Людовик возвращается в Лукку. Политическая обстановка в герцогстве неспокойна. Идет судебный процесс, возбужденный против местных либералов, обвиняемых в связях с революционерами-карбонариями. И здесь Карл-Людовик предпринимает шаг, которого от него не ожидали. Вопреки требованиям Вены, настаивающей на усилении репрессий, он объявляет амнистию и устраняет из правительства двух наиболее реакционно настроенных министров. Делается это, как утверждают историки, по совету Боччеллы, который с тех пор и надолго приобретает в глазах Вены репутацию злонамеренного либерала.

В Вене, да и в Мадриде, откуда Карл-Людовик получает денежные субсидии, рвут и мечут. Положение герцога становится еще более щекотливым, когда распространяется слух о том, что, находясь в Дрездене, он и его приближенные обратились из католичества в протестантизм. Для католических дворов Вены и Мадрида это уж поистине слишком. Теперь там знают, куда уходят корнями затевавшиеся было в Лукке либеральные реформы. Герцогу приходится давать объяснения. Он заверяет, что всегда был и умрет «добрым христианином и подлинным католиком». Но более чем скандальная по тем временам история будет окончательно закрыта лишь в 1844 году, когда Карл-Людовик вручит католическому патриарху Венеции формальный акт об осуждении «неправедной религии» — протестантизма.

Этот эпизод, поскольку он касается Боччеллы, без сомнения, заинтересовал бы Щеголева, изучавшего роль внучки А. В. Суворова, княгини М. А. Голицыной, в жизни и творчестве Пушкина и собиравшего материалы об ее обращении в протестантизм. Отмечая, что в то время, когда переход русской знати от православия к католичеству был почти эпидемическим, действия Голицыной трудно считать шаблонными, он, очевидно, имел в виду и их политическую значимость.

Именно в связи с Голицыной Щеголев и цитировал упоминание о Боччелле в «Записках» Михаила Бутурлина. Назвав его «литератором и меломаном, бывшим чем-то при дворе миниатюрного герцогства Луккского», Бутурлин в другом месте отзывается о нем как о «довольно умном и начитанном человеке», замечая при этом, что «ученостью же не отличалась вообще тогда итальянская аристократия».