Под миртами Италии прекрасной

Как ни глуп Индейский петух, как ни глуп Руской, выехавший за границу и жалеющий что при нем нет крепостного человека, как ни глупы Фрак и Мундир, два глупейшая произведения 19 века; — но вряд ли они все вместе глупее моей головы. Ничего решительно не могу Вам из нее выкопать, Марья Александровна! Чепуха и дичь в ней такая как в Руском губернском городе; А безтолково как в комнате хозяина на другой день после заданной им вечеринки, которою он сам был недоволен, над которою потрунили вдоволь гости и после которой ему остались только: битая посуда, нечистота на полу и заспанныя рожи его лакеев. —

Вот что должен сказать вам, хотевший бы сказать что-нибудь хорошее, и весьма благодарный вам за Ваше расположение

Гоголь.

Безделица? Сколько, однако, в этом тексте подлинно гоголевского юмора, будто бы и мягкого, а ведь, по существу, весьма «кусачего».

Чего стоит сопоставляемый (именно сопоставляемый, а не сравниваемый, что было бы слишком прямолинейно) с надутым индюком русский барин, сокрушающийся, что нет при нем и за границей какого-нибудь Осипа или Селифана. Живя в Риме, Гоголь встречал таких немало и не раз жаловался друзьям на невежество и чванливость иных из наезжавших туда соотечественников.

А российский губернский город с его «чепухой и дичью», вызывающий в памяти путешествие Чичикова?

Не так безобидна, как может показаться, и глупость, которой наделяются фрак и мундир. Из воспоминаний современников Гоголя известно, что со временем он воспылал особой неприязнью к фраку и в случае крайней необходимости, лишь бы не надевать его, подкалывал полы своего сюртука таким образом, чтобы имитировать фалды. Как-то А. О. Смирнова-Россет, находившаяся с Гоголем в дружеских отношениях, решила все же уязвить его на этот счет. Дело было в Риме, когда туда приехала великая княгиня Елена Павловна, сватавшая свою дочь Марию Михайловну за будущего герцога Баденского, и все российские подданные ходили представляться членам высочайшей фамилии. «Когда же вы подколете ваш сюртук и пойдете к ней?» — спросила Александра Осиповна. Но Гоголь парировал: «Нет, пусть прежде представится Балинский, а потом уж я, и какая у него аристократическая фамилия!» Ответ этот можно оценить по достоинству, приняв во внимание, что Балинский, уроженец Курляндии, находился у Смирновой-Россет в услужении.

Впрочем, то обстоятельство, что слова «Фрак» и «Мундир» написаны Гоголем с прописных букв, наводит на мысль, что в данном случае он имел в виду не просто предметы туалета, а гораздо большее — то, что они для него олицетворяли, — ненавистные ему казенщину и официальщину. Кажется, еще немного, и пошли бы Фрак и Мундир, скажем Сквозник-Дмухановского, гулять сами по себе, оставив своего владельца, как проделывал это Нос Майора, то бишь коллежского асессора, Ковалева.

А сколько здесь чисто гоголевской образности — так и встает перед глазами живая картина с обитателем холостяцкой квартиры после «заданной» им, да неудавшейся вечеринки…

Особого разговора заслуживает ритм гоголевской прозы. Замедленно, как бы нехотя начинается текст с перечисления разновидностей проявления глупости. И тут же следует перебивка — короткая, энергичная, усиливаемая восклицательным знаком, фраза с утверждением, что еще будто бы глупее голова пишущего. А затем опять перечисление, с нагнетанием все новых деталей в подтверждение «безтолковости» этой головы. Под конец же разрядка — дающаяся с абзаца, словно специально для того, чтобы успеть перевести дыхание, заключительная фраза, оборачивающая все сказанное в шутку с извинением за то, что хотелось бы сказать что-то другое, хорошее, да вот не получилось.

Итак, кому же адресована эта альбомная запись?