Под покровом небес

Лукич, притащив к костру толстый ствол поваленного сухого дерева, стал готовиться к обеду: снял из-за спины карабин, повесил его на обломанный сучок стоявшего рядом дерева, на котором уже висела мелкокалиберная винтовка, расстегнул белый маскхалат, с поясного ремня отстегнул котелок, набрал в него чистого снега, подвесил его над костром, из-за спины снял рюкзак, присел на ствол сухого дерева у костра, расстегнул пару верхних пуговиц на телогрейке, стал доставать из рюкзака припасы.

Из чащи выскочили Самур с Грозой, потянули ноздрями воздух, чувствуя вкусный запах колбасы.

— Место, — скомандовал Лукич, и собаки послушно легли прямо на снег, недалеко от Угбы, делая вид, что их совсем не интересует ни колбаса, ни другая еда, которая была у хозяина.

Лукич вынул из ножен тесак, заточил ветку, наткнул на нее порубленные большие куски колбасы, сунул в огонь. Вскоре колбаса, оттаяв, зашипела, теряя капли выступившего жира в костер, и Лукич начал есть горячую колбасу, закусывая сухарями. Закипел кипяток в котелке, Лукич кинул в него щепотку чая, через минуту снял котелок с огня. Сладкий чай во фляжке он решил поберечь, пил чай из котелка и смотрел на склон хребта, где они тогда с Вовкой попали в снежный плен.

«И хорошо, что были вдвоем, и хорошо, что был декабрь, а не февраль, — думал, вспоминая прошлое, Лукич. — И ведь с виду не скажешь, что это гиблое место и что здесь зимой даже зверь не ходит».

С вечера Лукич крепко уснул, но посреди ночи проснулся — на душе было тревожно. Он не мог понять от чего. Кое-как подавив тревогу — ведь явных поводов для беспокойства не было, — он начал засыпать, но в это время раздался вой волка.

Лукич резко сел, рука потянулась к карабину. Самур, ощетинившись, стоял мордой к двери, оскалив клыки, но звуков не издавал. За стеной, под навесом, тявкнула Угба. И опять тишина. Лукич долго прислушивался — волчьего воя больше слышно не было, но Самур, улегшийся было на пол, опять вскочил и молча занял оборонительную стойку у двери. Лукич пододвинул поближе к себе карабин, постарался заснуть. С трудом ему это удалось, и снились ему какие-то обрывки снов, которые он не мог ни запомнить, ни осознать, но звук — чуть слышное поскуливание то ли чужой собаки — голос своих он знал и мог отличить, — то ли волка, он запомнил отчетливо и первым делом, которым он занялся встав утром, был осмотр следов возле избушки. Причем Самура на улицу он не выпускал, подперев дверь палкой, а пошел сам с карабином наперевес. Гроза и Угба увязались за ним, Лукич их не прогонял, потому что знал, что суки в отличие от кобеля не рванут к волчьей стае, чтобы вступить в смертельный бой.

Сделав небольшой кружок вокруг избушки и не обнаружив волчьих следов, Лукич успокоился:

«Приснилось, наверное».

Позавтракав и накормив собак, Лукич двинулся по маршруту, по которому он ходил неделю назад, в первый день охоты. Было три причины для этого: прошла неделя, и зверь успокоился, вернувшись в привычное место обитания, где у него были припрятаны запасы пищи, были гнезда, норы, вершины с густыми кронами, с удобными ветками для отдыха; вторая причина — рядом с этим маршрутом, на болоте, Угба облаяла тогда соболька; и третья — колонки, которые обитали на краю участка между кабаньим местом и подножием Главного хребта, на открытом пространстве, где в трухлявых колодинах жила огромная колония полевых мышей — любимого лакомства колонков, горностаев, ласок. Горностаев и ласок Лукич добывал не часто, а вот колонков и часто, и много.

Выйдя из избушки, с полкилометра идя под уклон по тропе, Лукич вел Самура на поводке, внимательно осматривая следы и оглядываясь по сторонам. Гроза нашла белку, облаяла, но как-то без особого азарта. Лукич сбил белку метким выстрелом в глаз. Подумав, отпустил с поводка Самура. Тот сразу ломанулся по тропе, и пока Лукич снимал шкурку, залаял. Лукич еще с детства научился понимать язык собак и знал, что Самур облаивает белку. Примерно метрах в восьмидесяти, чуть в стороне от тропы, с высокого кедра Лукич сбил еще пару белок.

— Молодец, — похвалил Самура Лукич, но тот, вильнув в ответ хвостом, умчался вниз по склону.