Под покровом небес

Лукич минут пятнадцать потратил на снятие шкурок с белок и вдруг поймал себя на мысли: «Почему так тихо? Почему не тявкнет ни одна собака?» Он вернулся на тропу — собачьи следы шли вдоль тропы, дальше вниз по склону. Лукич ускорил шаг, придерживая левой рукой приклад карабина. Это прикосновение его успокаивало — он знал, что в доли секунды он скинет карабин через голову и готов будет стрелять. Собак он нагнать не мог, и в тайге по-прежнему стояла тишина. В данном случае для Лукича — настороженная. Лукич еще ускорил шаг, основная тропа, по которой он шел от машины к избушке, уходила вниз, а вправо уходил припорошенный снегом его старый след и свежие собачьи следы. Лукич пошел по ним и тут услышал тявканье Угбы. Звук раздавался по направлению тропы, и метров через сто он увидел собак: Угба стояла у ствола лиственницы, сунув нос в следы, которые были натоптаны в снегу, Гроза — странное дело — лежала на снегу, хлопая хвостом по снегу, приветствуя хозяина.

Лукич подскочил к лиственнице, глянул на крупный след, похожий на собачий, на желтый спрыск на снег и на основание дерева, и крикнул во весь голос:

— Самур, ко мне!.. Самур! Самур!

Лукич все понял, он сорвал со спины карабин, закинув на его место мелкокалиберную винтовку, и побежал по тропе по свежим собачьим следам. Выскочив на открытое пространство, где неделю назад он кипятил чай, вскинул к глазам бинокль. Взгляд уперся в небольшую заснеженную возвышенность, но кроме следов Лукич ничего не увидел.

— Самур! — еще раз крикнул Лукич, понимая, что кобель его не услышит, и побежал по тропе на возвышенность. Добежав до возвышенности, Лукич скинул рукавицы и шапку на снег, рукавом маскхалата смахнул пот с лица, поднес к глазам бинокль и в полукилометре, примерно, увидел то, чего так боялся. Молодой крупный волк для устойчивости чуть расставил длинные серые лапы, ощерив пасть, приготовился встречать несущегося к нему со скоростью автомобиля Самура. Времени не было ни секунды. Лукич отпустил бинокль, который ударился о грудь, повиснув на кожаном ремешке, вскинул карабин, прицелился через оптический прицел. Уже через мгновение, когда два самца вцепятся друг в друга в смертельной схватке, он бы стрелять не смог, но опередив это мгновение, Лукич нажал на спусковой крючок. Винтовочный выстрел, как громкий удар по гвоздю, расколол тишину, эхом прокатился вдоль крутого склона Главного хребта, ударился о дальний выступ, и вслед за отдачей в плечо повторно ударил, но уже не так сильно по барабанным перепонкам.

Семимиллиметровая пуля ударила в грудь, чуть пониже шеи. Волк от удара упал, но тут же, в горячке, не поняв, что получил смертельное ранение, вскочил на лапы.

Подлетевший Самур ударил его всем своим телом. Волк неуклюже завалился на бок, уже, наверное, ничего не понимая, что происходит, и Самур сжал свои стальные челюсти на его шейных позвонках, чуть пониже крупной волчьей головы.

Лукич опустил карабин, зажал его под мышкой, а освободившейся левой рукой поднес к глазам бинокль и стал внимательно осматривать местность — в такое время года волк редко ходит один.

На выстрел прибежали Гроза и Угба, и Лукич увидел каплю крови, которую уронила на снег Гроза.

«Вот так дела! — расстроенно покачал головой он. — Но почему в этом году так рано?» — и, подняв шапку с рукавицами, пошел к убитому волку, чтобы снять шкуру и взять волчьего мяса на корм собакам.

Сделав дело, Лукич развел костер, чтобы вскипятить чай и подсушить одежду, которая намокла от пота. Когда от костра пошел жар, Лукич расстегнул маскировочный халат, телогрейку и, придвинувшись к костру, стал сушить мокрый шарф, свитер, ворот телогрейки. Жар быстро испарял влагу, Лукич вытянул из-за пояса штанов свитер, задрал его к подбородку, подставил костру мокрую рубаху — сначала грудь с животом, потом по очереди бока. Когда рубаха на груди и боках просохла, он снял маскхалат, повернулся спиной к костру, задрал телогрейку, просушил рубаху и свитер на спине, потом, спустив телогрейку к пояснице, высушил одежду на лопатках.

Занимаясь своей привычной работой, Лукич удрученно думал о той большой проблеме, которая может сорвать охотничий сезон. Проблема — сука по имени Гроза, вихляя задом, почти как ленивая Угба, томно не спеша шагом ходила между костром, хозяином и разделанным волком, а за нею, как привязанный, ходил Самур, тыча свой широкий в шрамах нос то в снег, куда роняла капли крови Гроза, то ей под хвост.

В другой бы раз Лукич бы вышел из тайги на недельку, оставил бы Грозу дома, в вольере, а сам бы вернулся в тайгу, но сейчас на этот вынужденный отпуск времени не было.

Придя в избушку, Лукич посчитал трофеи, которые он сумел добыть за неделю: пару собольков, которые он должен отдать Гришке, сорок две белки, ну и за волчью шкуру он получит премию. И все. Не хватит ни на лечение Татьяны, ни на жизнь. Жить-то надо на промысловые деньги целый год.