Под покровом небес

За Сухим логом, на очищенной от снега площадке, китайские рабочие поставили большой брезентовый шатер, внутри установили большую железную печь, затопили ее, стали сгружать с «Урала» разборную мебель: стол, стулья, кровати, матрацы. Разгрузкой руководил Торба. В руке у него была бутылка виски, которую он периодически прикладывал горлышком к губам. До него от Лукича было метров пятьсот. Лукич убрал от глаз бинокль, выпустил его из рук. Бинокль повис на кожаном ремешке. Лукич взял карабин, посмотрел в оптический прицел. В крестик прицела попал выпуклый лоб Торбы, потом его сломанный нос, потом бутылка с желтой жидкостью. Лукич нажал на спусковой крючок. Бутылка в руках Торбы от попадания пули крупного калибра разлетелась на осколки. В руке у него осталось только горлышко. Торба в оцепенении стоял несколько секунд, потом бросил горлышко от бутылки, выхватил из-под мышки пистолет, начал стрелять в сторону Лукича. Потом метнулся к джипу, вытащил из него охотничий карабин, лихорадочно стал заряжать его.

Китайские рабочие громко заговорили между собой на китайском, показывая руками на склон Большого хребта. Потом один из них сел за руль «Урала», завел его, стал разворачиваться. Торба с карабином наперевес преградил путь автомобилю.

— Стоять! — кричал он.

Лукич не мог, конечно, услышать, что кричат непрошеные гости, но по жестам и так было все понятно.

Потом Торба бросился к своему джипу, достал большой, похожий на толстый черный брусок, спутниковый телефон, начал что-то в него кричать.

— Жалуется своему другу прокурору, — с легким презрением произнес сам себе Лукич.

Дело было сделано. Теперь надо было ждать. Лукич бережно положил карабин на ствол упавшего дерева, стал смотреть в бинокль.

Стемнело. Лукич опустил бинокль. Прислушался. Стояла обычная таежная тишина. Не было слышно ни далекого урчания «Урала», ни дизельного генератора, который Торба распорядился пока не включать. Лукич опять посмотрел в бинокль. Огней тоже видно не было. Казалось, в мире наступило умиротворение. Но Лукич понимал, что это затишье перед бурей. А то, что Торба просто так не успокоится — было ясно любому, кто знал его. Но Лукич знал и себя. И потому Лукич был спокоен и сосредоточен.

Прошел еще час. На проложенной бульдозером дороге появились огни фар. Медленно, пока еще неслышно из-за большого расстояния, два автомобиля приближались к лагерю Торбы. Когда они остановились у шатра, из них повыпрыгивали люди. Были они вооружены ружьями, карабинами. И хотя они были одеты в униформу, было видно по свободному суетливому поведению, что это гражданские.

Вскоре заработал генератор, появился свет в шатре, а потом засветились два ярких прожектора: один освещал лагерь, второй освещал пространство от лагеря до Сухого лога.

Лукич убрал от глаз бинокль, негромко позвал:

— Лама! Семен!

Первыми на его голос выскочили собаки, потом появились друзья.

— Они там врубили генератор, прожектора, теперь мы можем спокойно разговаривать, развести костер. Ночью они к нам точно не наведаются. Знают, что у нас собаки. Да и местность они еще не изучили, — сказал Лукич.

— Сюда не сунутся, — сказал Семен. — Где ночевать будем? Здесь или в моей избушке?

— Можно и в избушке, — сказал Лукич. — Но утром до рассвета мы должны быть здесь. Ты-то как — туда-сюда — выдюжишь?

— Я ж на лыжах, — улыбнулся Семен.

— А ты что скажешь? — Лукич посмотрел на Ламу.

— Можно здесь заночевать, но неизвестно, что будет завтра, послезавтра… Зачем силы понапрасну растрачивать.

— Ну и решили. Тогда двигаем. Семен, ты лучше знаешь дорогу — иди первым, — проговорил Лукич.

Через два часа они были уже в избушке. В тайге была глубокая ночь, хотя по деревенским меркам всего восемь часов вечера. Споро растопили буржуйку, приготовили ужин, вскипятили чайник. Лукич закатил в избушку чурку и, когда она прогрелась, уселся на нее. В избушке становилось жарко, стали раздеваться: снимать шапки, телогрейки, бродни, ватные теплые штаны.

— Эх, сейчас бы бутылочку виски, — улыбнулся Семен.

— Так, Лукич ее приговорил, — сказал Лама. В его голосе чувствовалось легкое сожаление о расстрелянной бутылке.

Семен сразу уловил настроение Ламы.

— Но у меня есть кое-что получше, — сказал он и посмотрел на Лукича.

— Так и пропьете всю тайгу, — заворчал недовольно Лукич. Потом махнул рукой. — Ладно, но только по одной. Завтра рано вставать.

— Почему рано? — заспорил Семен. — Сейчас рассветает почти в девять. В шесть встанем. Успеем и позавтракать, и спокойно дойти до места.

Выпили грамм по сто самогона. Собрались спать, расстелили матрац, одеяло, подушку. Лукич себе под голову положил сложенные ватные штаны, сверху накинул телогрейку. Но несмотря на тяжелый день, спать не хотелось — очевидно, сказывалось нервное напряжение. Алкоголь приятно согревал желудок, всасывался в кровь, слегка кружил голову.

— А к тебе вроде сын приезжал? — спросил у Семена Лукич. — Лама его видел — взрослый уже? Сколько лет-то прошло?

— Лет-то много, — в тон Лукичу ответил Семен. — Только еще сопляк. Бабское воспитание. Мужиком еще не скоро будет.

— А что так? — спросил Лукич.