– Что? Мы идем в Косой переулок? – переспросила Гермиона. Кажется, ее не особо обрадовало сказанное. Сириус пожал плечами.
– Именно. Ты, я и Ремус идем за покупками. Нам с тобой нужен праздничный наряд, а Рему нужен новый гардероб. Сама видишь, в чем он ходит.
– Но... – Гермиона смешалась, обрывая себя.
Сириус медленно подошел.
– Ты имеешь что-то против Ремуса? – холодно спросил он, и в его голосе явно звучало предупреждение.
– Нет, что вы! – ее голос дрогнул, и она испуганно чуть отступила назад. – Но ему плохо из-за этого ошейника! Это унизительно! Как вы только могли?! Это отвратительно и мерзко! Просто ужасно!
– Ужасно? – Сириус в яростном порыве схватил ее за руку и встряхнул. – Знаешь, что по-настоящему ужасно?! Он чуть себя не убил!
Глаза Гермионы неверяще расширились.
– Что? – переспросила она.
Сириус отпустил ее, поморщившись. Отошел к камину, подхватив со стола позабытый бокал с виски. Он опустошил его в глоток, отвернувшись от Гермионы.
– Ты слышала. Я за эти десять дней чуть с ума не сошел. И все этот Дамблдор!
Он в ярости швырнул бокал в камин.
– Причем тут...
– Причем?! О, позвольте, я вас просвещу! Знаешь имя Фенрира Сивого?
Гермиона испуганно кивнула.
– Конечно, знаешь. Кто его не знает? Эта тварь отличается своим пристрастием – обращать в полнолуние детишек. Вот и Ремус стал оборотнем благодаря ему. Фенрир настоящий ублюдок, для которого убить легко и просто. Его место в Азкабане, но... он умеет заметать следы. У авроров не получается его засадить. Как это выходит? А кто его знает! Но он на свободе и считается вожаком стаи. Стаи вервольфов. И вот туда, в эту стаю, Дамблдор отправил Рема. Шпионить. Представляешь, что бы сделали с Ремом, окажись он там?
Гермиона отчаянно побледнела. Что бы там не говорила Трелони, что ее душа суха, как страницы книг, она очень ярко могла представить, ЧТО могло произойти с Ремусом.
– Рем изгой среди перевертышей. Для них он что-то вроде калеки, которого из жалости пригрел великий, светлый Дамблдор. И вдруг он приходит в стаю. Интересно, почему? Его бы наизнанку вывернули... его убили бы без всякой жалости. А Рем послушно попёрся прямо в стаю Фенрира. А теперь скажи мне, почему Дамблдор, такой добрый человек, отправил его туда?
– Я не знаю... – оглушенная услышанным, отвечала Гермиона.
– Дамблдор использует всех, а после выкидывает, как ненужный мусор. А Рем... чувствует себя обязанным ему. За его доброту. Вот поэтому я надел на него ошейник. Теперь Дамблдор не сможет его использовать.
– Но ошейник... неужели нельзя было иначе?!
– Может, и можно было. Но только за эти десять дней поисков я чуть с ума не сошел. Да, я перегнул палку. Зато теперь Рем никуда не денется.
– Он обижен на вас.
– Он простит. Рем всегда всех прощает. Я о нем же забочусь.
Девчонка за спиной помолчала.
– Не все можно простить...
Я только равнодушно отвернулся от нее. Что она понимает? Что она знает? Никто не заглядывал дальше, чем за приговор "вервольф". Никто даже не подозревает о истинной сути Луни. Он и сам о ней не знает. Темный принимает свою Тьму, как часть себя, а истинно светлый ее не приемлет никогда. Вот главная причина, из-за которой все вервольфы терпеть не могут Луни. Светлый, которого насильно упаковали в шкуру темной твари. Это настоящее извращение...
Светлые не умеют ненавидеть, не способны даже на обычную сильную злость. Им доступны только самые слабые проявления отрицательных эмоций. И Луни не разозлился на меня. Он как-то потух, замкнулся, а в глазах его стояла такая горечь... что я старался не смотреть ему в глаза. Ничего, это пройдет, говорил я себе.
И все равно, едкое чувство вины медленно отравляло мне душу. Ненавижу это чувство, особенно когда уверен, что был прав.
Вечером того же дня, когда пришло приглашение на министерский бал, я постучался в дверь его комнаты.
– Луни, открой. Это я, Сириус, – в ответ молчание. – Луни!
Дверь беззвучно чуть открылась. Войдя в комнату, я обнаружил Рема, сидящего в кресле у окна. Он не удостоил меня даже взглядом.
– Что тебе? – горько спросил он. – Я не хочу разговаривать. Могу я побыть один?
– Нет. Может, хватит прятаться в комнате?
– Я не прячусь...– тихо отвечает он.
– О, конечно...
– Я просто не хочу тебя видеть, – заканчивает он.
Мне стоит труда не ответить резко на это признание. Встав, я выкладываю перед ним на столе то, что ему всегда нравилось: набор красок, кисти, папку с особым пергаментом. Насколько я помню по нашему детству, он всегда проводил время либо над книжками, либо колдуя кисточками над бумагой. Кажется, на седьмом курсе он даже создал портрет Дамблдора...