Под стягом Святослава

Когда солнце склонилось к западу, погребальный костер был сложен. Он представлял собой грозное и внушительное зрелище. На высоком берегу Дона руссы соорудили клети из березовых и дубовых стволов. Они заняли пространство на сто шагов в окружности, и высота нижнего ряда равнялась росту человека. На эти бревна рядами положили павших ратников в полном вооружении, каждого с обнаженным мечом в правой руке. Три ряда поленниц встали на первом настиле и приняли на себя всех мертвых богатырей.

На самой вершине смертного одра на шести поленницах поставили боевую ладью. Снизу к ней вела ступенчатая лестница, по которой внесли наверх тело воеводы Асмуда. Витязя посадили на высокий резной трон, отнятый в битве у врага. Старый воин был одет в богатый боевой наряд. На шее ярко блестели три золотые гривны — три высших награды за ратную доблесть! К веслам смертной ладьи посадили двадцать самых знатных богатырей, павших в недавнем сражении. У подножия трона в ладью навалили горы разноцветного шелка, а по нему рассыпали несколько тысяч золотых и серебряных монет. Перед мертвым воеводой на столике в золотых блюдах положили самые дорогие яства, какие только можно было найти в шатрах разбитого врага. В окостеневшей руке Асмуд держал кубок, до краев наполненный пахучим фруктовым вином.

За бортами боевого корабля лежали четыре убитых арабских коня в богатой сбруе. Тут же покоились тела двенадцати сторожевых собак. Рядом по воле великого князя Киевского сидели десять связанных хазарских богатуров, взятых недавно в плен: на небесах в светлом мире бога Перуна они будут рабами служить прославленному русскому воеводе.

Вокруг погребального костра стояли рядами тысячи ратников-руссов в полном боевом вооружении, все простоволосые. Печаль застыла на суровых, продубленных ветрами, меченных вражьей сталью лицах. Но не было стонов. Богатыри молчали, склонив чубатые головы: каждый думал о бренности всего земного, о трудах ратных и насущных, о счастливой жизни, которая только и есть там, в заоблачной дали, — в светлых садах бога-витязя Перуна.

Сегодня на смертном пиру великому князю слово молвить. Умел дружины водить князь-витязь, умел и речь держать во славу воинов — братьев своих в битвах, победе и смерти!

— Руссы! Сыны трудов бранных! Братья мои перед грозным ликом Перуна! Там, — он десницей указал в степь, — ворог лютый бежит, устрашенный силой и доблестью русской! И возрадуются на небесах предки наши, ибо дань козарину мы нынче заплатили мечом разящим!

— Да возрадуются! — грянули дружины.

— Руссы! Братие и дружина! Кто столь смело мог ступить на Козарскую землю?.. То наша нога попирает Дикое Поле! Где гордый хакан-бек козарский? Вон! — Святослав указал на крепость. — Сидит, ако пасюк[90]

в капкане, и дрожит, ожидая кары неминучей! И ликует Святая Русь, видя позор ворога лютого, некогда дань бравшего по обеле от дыма с народа русского! А ныне сам хакан-бек готов ту дань заплатить за жизнь свою! Да не возьмем мы той дани, бо Русь человечиной не промышляет! Не вороны мы, а кречеты! И не бывать более козарам на Русской земле!

— Не бывать! — громом откликнулись дружины.

— Руссы! Братья в пирах смертных! Отныне и навсегда не дозволим, чтоб рабские базары оглашались стоном детей наших и жен!

— Не дозволим!!!

— Смерть во славу земли своей не страшна! Страшен срам! Нет смерти, братие и дружина! Бо смерть за отечество свое есть блаженство! Мертвые срама не имут!.. Дак не посрамим славы русской, как не посрамил ее вместе с богатырями своими грозный для ворога воевода Асмуд!

— Не посрамим!!!

— Слава павшим могутам русским за труд их ратный! Они полегли на поле брани, чтоб утвердилась сила добрая, щадящая во славу жизни праведной для трудов мирных, а не для злого огня войны! Слава подвигу руссов!

— Слава! Слава! Слава! — гремело над степью.

И дрожали от страха великого хазары за крепкими стенами Саркела. Закружилась голова, и покачнулся, словно от удара палицы, каган-беки Асмид-эльтебер-хан Могучий…

На тучных пастбищах у далекого Семендера испуганно оглянулся в сторону Дона-реки великий царь Шад-Хазар Иосиф: кольнуло сердце предчувствием беды. Изумрудная зелень пастбищ показалась ему зачахшей и почерневшей, а светлые озера будто бы наполнились кровью. И потянуло гарью от далеких голубых гор. И сникли цветы в беспечно-веселом краю, где никогда не бывает войн. Глянул царь Солнце на шатер свой, а на золотой маковке сидит ворон и хриплым, простуженным голосом накликает жуткий холод беды.

— К-шш! — замахнулся царь на вещую птицу.

Могучий тургуд рванул богатырский лук, пустил стрелу и с десяти шагов не в ворона попал, а в священный золотой диск — символ вечного солнца! В ужасе завыли хазары…

— Прощайте, братие! — прокатился над дружинами мужественный голос Святослава. — Волхвы! Исполните волю бога Перуна!