Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века

Забастовка адвокатов и текст «Диалога…» были подвергнуты анализу в статье израильской исследовательницы Мириам Ярдени[323]. Будучи близка к только входившей в силу «новой социальной истории», она предложила достаточно цельную интерпретацию, согласно которой и сочинение Луазеля, и сама забастовка стали итогом социальных процессов «большой длительности», внезапно осознанных адвокатами. Долгое время адвокатура была основным путем продвижения к судейским должностям. Чтобы занять должность советника парламента, королевского адвоката или прокурора, президента одной из палат, требовалось не только юридическое образование, подкрепленное ученой степенью, но и адвокатский стаж. Молодые, да и пожилые адвокаты ежедневно посещали Дворец правосудия, присутствовали на судебных заседаниях, обсуждали речи коллег, обменивались мнениями по вопросам процедуры и юриспруденции. В идеале успехи адвоката должны были обратить на него внимание монарха, и тот мог выбрать его в качестве королевского прокурора или одного из королевских адвокатов. В любом случае, зарекомендовав себя выступлениями в суде или прославившись учеными консультациями, адвокат рассчитывал на получение места «по ту сторону барьера», став судьей либо в одной из палат парламента, либо в иной суверенной курии, в крайнем случае — в провинции. Кто-то так и оставался всю жизнь адвокатом, но это до поры до времени не рассматривалось как карьерный провал. При этом практика продажи должностей существовала давно

[324]. Однако об этом в парламентской среде предпочитали не говорить. До самого конца XVI века новоиспеченный судья приносил присягу, в которой, помимо прочего, клялся в том, что не приобрел должность за деньги. Такой же «фигурой умолчания» оставались размеры гонораров адвокатам и прокурорам, хотя общественное мнение постоянно негодовало по поводу алчности судейских. Напротив, сами адвокаты склонны были подчеркивать публичный характер своей деятельности. И в идеале, как считал, например, королевский адвокат Ги Фур де Пибрак, адвокатам стоило бы назначать государственное жалованье.

В XVI веке магистраты и адвокаты составляли единую социальную среду, связанную семейными узами, общностью культуры, образа жизни[325]

. Тем более нелицеприятной стала открывшаяся истина: чтобы стать советником парламента, надо было либо приходиться сыном (племянником, зятем) владельцу должности, либо быть настолько богатым, чтобы приобрести вакантную должность. Адвокатский стаж, раньше бывший хоть и не достаточным, но все же необходимым атрибутом карьерного роста, превратился в пустую формальность.

Современники отмечали, что важным рубежом стал 1596 год, когда из текста клятвы при вступлении советника в должность были изъяты слова о том, что он не приобрел ее от кого-либо за деньги[326]. Судьи на глазах становились «дворянством мантии», а адвокаты приближались к миру представителей «технических профессий», к обслуживающему персоналу. Злополучное постановление Меркуриала потому и вызвало столь бурную реакцию, что затрагивало необычайно болезненный аспект существования адвокатов — вопрос оплаты, сразу же переосмысляемый как вопрос чести.

Антуан Луазель-младший был возмущен, заявив, что уже многие из его товарищей твердо решили оставить адвокатуру, «откуда полностью изгнана честь. Разве это не позор, что нас принуждают поступать подобно сержантам, которые обязаны в своих отчетах (exploicts) ставить сумму, полученную ими от участников процесса, в виде платы (salаire

), размеры которой определены ордонансами? Поскольку наша плата не ограничена… было бы стыдно не только писать, но даже говорить о ней. Размеры вознаграждения зависят у нас исключительно от щедрости сторон», теперь же, по словам молодого адвоката,

судья-инспектор (rapporteur) будет вызывать нас к себе в кабинет, чтобы присудить к возврату одного или двух экю, которые клиенты дадут сверх положенного. Лучше вообще не ходить во Дворец, чем терпеть такой позор[327].

Дело, конечно не только в деньгах. Луазель-младший продолжает: