Катя все пыталась обучить Камчу русским рецептам, которые он подробно записывал в специальную книженцию, но иногда все-таки не сдерживался и хрипло похохатывал над молодой хозяйкой, удивляясь непонятному и неправильному, с его точки зрения, сочетанию еды. Так и говорил: нельзя так, эти продукты никак не сочетаются. А еще поражался отсутствию в русских блюдах необходимого количества специй и все всплескивал ручонками по поводу использования неизвестных ему продуктов. Долго пытался отмыть гречку, решив, что это русская разновидность круглого риса. С опаской смотрел на шоколад, вовремя не убранный в холодильник и за десять минут превращающийся в блестящую коричневую лужицу на столе. Не знал, что такое твердый сыр. Совсем не знал. И пробовать не хотел, боялся. С брезгливой миной принюхивался к желтоватому, пустившему слезу, жирному кусочку сыра, оставшемуся еще с Москвы и тихонько лежавшему в холодильнике. Катя заботливо его оберегала, ела совсем понемножку, чтобы вспомнить вкус, но Камча каждый раз косился на него, спрашивая с подозрительным прищуром и мудрой улыбкой, неужели, мол, мэм-сааб, вы и вправду снова собираетесь есть этот странный протухший продукт? Смелая девушка. И качал головой, словно прощался с хозяйкой, а заодно и с недавно приобретенной работой.
Никогда не видел колбасы, сосисок, свеклы, черного хлеба и много чего еще. Когда Катя в первый раз отварила при нем свеклу для борща, еле найденную на рынке у одного-единственного торговца, и стала снимать с этой несчастной кожу, он зажмурил глаза, испугался и собрался было в аптеку – покупать антисептик от порезов, – решил, что хозяйка неаккуратно чистила овощ и перемазала все руки кровью. Потом, когда ему все объяснили, долго сидел, тыкал в свеклу пальцем и рассматривал то ее, то красный испачканный палец – прямо как ребенок, познающий мир. Но пробовать борщ наотрез отказался. «Там кровь овощей», – сказал он. Устроил скандал по поводу селедки. Открыл как-то большую круглую железную банку, которую хозяева привезли черт-те откуда, понюхал, поморщился и категорически заявил: «Мэм-сааб, эта рыба испорчена, я ее выброшу. Ее не то что жарить, даже варить нельзя! Такой запах ничем не отобьешь. Неужели в вашей далекой стране не знают, что рыба очень быстро тухнет?» И пошел было выбрасывать. Катя банку еле отбила. После случая с селедкой он вообще махнул рукой на особые гурманские пристрастия хозяев и с вопросами больше не приставал. Хотят есть тухлятину – на здоровье!
Именно с Камчой Катя потихоньку и начала выходить в город. Сначала на рынок. Там удивилась изобилию странных овощей и фруктов – всяческим бататам, окрам, дайконам, гуавам, сапотам – и почти полному отсутствию любимых привычных – свеклы, огурчиков, укропа, клубники-малины, вишни-черешни. Ходила с поваром как по музею, пыталась торговаться – надо, иначе не поймут, учил Камча, – запомнила пару нужных фраз на хинди и наконец немного освоилась. А он вальяжно раскланивался со знакомыми торговцами, радостно цокал языком, когда продукт его радовал, и грозно отгонял прокаженных и попрошаек. Камча был хорошим учителем, все время показывал молодой хозяйке, как разбираться в местных овощах-фруктах, учил, что с чем хорошо в блюдах, какой степени зрелости должен быть тот или иной фрукт-овощ, а что берут только на корм скоту, несмотря на красивый вид. Он пытался жестами и десятком английских слов объяснить, как что едят, и оказалось, что если бы Катя этого не знала, то вполне могла бы отравиться. Одни овощи, например, нужно было замачивать на день в подкисленной воде – тогда из них выходит какой-то яд и они становятся жутко полезными. Другие нельзя было есть сырыми – только засаливать, а третьи, такие яркие и красивые, вообще не для человека, а только на краситель.
Он был немного странным, этот Камча. Пару десятков лет прослужил в непальской армии, сам был из гуркхов, которых англичане неимоверно ценили и обожали брать себе в охрану за верность и смелость. Ночами тонким, заунывным и довольно жалобным голоском пел песни-мантры. Монотонно так, певуче, будто молился. Чоукидар не смел даже выйти во двор со своей колотушкой в это время, уважал и Камчу, и то, что тот еженощно исполнял на их родном языке.