Подход

— Вотъ спасибо, вотъ за это благодарю, заговорила старуха. — Ну, а кофейникъ-то мдный сейчасъ можно мн получить?

— Какой такой кофейникъ? Я кофейникъ не общалъ, отвчалъ кабатчикъ.

— Что ты! Что ты! Мн Емельянъ Сидорычъ сказалъ, что хорошій мдный кофейникъ.

— Кофейникъ это я его жен общалъ, а не теб.

— А я-то что же за обсвокъ въ пол? Я вечеринку для бабъ устраиваю, да буду безъ кофейника? Нтъ, я не согласна, коли такъ. Что жъ это такое! Это ужъ обида.

— Какъ не согласна? Емельянъ Сидоровъ съ меня вчера пять рублей взялъ, чтобы уговорить тебя на вечеринку. Сегодня прізжалъ и сказалъ, чтобы я былъ спокоенъ.

— Да что мн Емельянъ Сидоровъ! У меня мой домъ, а не Емельяна Сидорова. Онъ только мн свойственникъ приходится и ничего больше. Нтъ, ужъ кофейничекъ-то пожалуйста… Я только на кофейничекъ-то и польстилась, а то бы и вниманія не взяла. Шутка ли вечеринку устроить для всхъ бабъ!..

— Да ты сама, что ли, устраивать-то будешь? Вдь угощеніе-то будетъ мое, посуда моя, даже свчей привезу, чтобы теб освтиться.

— Ты и керосинчику привези. У меня дв лампочки.

— Ладно. Привезу и керосину бутылку.

— Что бутылку! Ты жестяночку фунтовъ въ двадцать, да чтобы и жестяночка мн осталась.

— Бочку еще не привезти ли! Это, наконецъ, несносно! Что это такое! вспылилъ кабатчикъ. — Да что вы меня ободрать хотите, что ли! Ну, куда теб столько керосину?

— Да ужъ кабакъ открываешь у насъ, такъ надо отъ тебя и попользоваться. Шутка ли? Какое у насъ въ деревн потомъ пьянство начнется! А у меня сынъ загульный. Пріятно нешто мн все это? Грхъ на душу беру, бабъ подговариваю, чтобы ротивъ кабака не галдли, такъ ужъ было бы за что гршить. Нтъ, безъ кофейника и керосина я не согласна.

— Ну, ладно, ладно. Будетъ теб кофейникъ, не кричи.

— И чтобы полпуда керосину. Это безпремнно, и съ жестянкой…

— Охъ! громко вздохнулъ кабатчикъ. — Да это жиды какіе-то, цыгане!

— Чего ты, милый, ругаешься-то? Мы теб пользу устраиваемъ, душу свою продаемъ, а ты…

— Ладно, ладно. Привезутъ теб послзавтра керосинъ и кофейникъ вмст съ угощеніемъ и посудой. Иди съ Богомъ! Рубль получила, и иди.

Кабатчикъ ушелъ изъ кухни, гд принималъ Буялиху.

— Какъ, иди! воскликнула она ему въ слдъ. — Я къ теб въ гости пришла, а ты: иди. Ты меня долженъ попотчевать. Всхъ потчевалъ, а я — иди. Обязанъ попотчевать. Мы для тебя все устраиваемъ, хлопочемъ, бабъ подбиваемъ, а ты вонъ меня гонишь.

— Да вдь всхъ васъ, колдовинскихъ бабъ, ршилъ я послзавтра у тебя попотчевать, сказалъ кабатчикъ, остановившись. — Вдь у тебя въ дом будетъ обширное угощеніе, такъ чего жъ теб еще?

— То особь статья, а это особь статья, отвчала старуха. — Сегодня я къ теб въ гости пришла. Вотъ тоже люди-то! Шла, шла, четыре версты перла, думала, что встртятъ меня тутъ, какъ родную, на почетное мсто посадятъ, а ты даже рюмочкой водочки съ пивцомъ не хочешь попотчевать.

— Ну, садись, тутъ въ кухн къ столу. Сейчасъ теб подадутъ угощеніе. Анна Ивановна! Угости тутъ вотъ одну колдовинскую гостью, вызвалъ кабатчикъ изъ комнатъ свою жену.

Буялиха сла къ столу, видимо недовольная пріемомъ кабатчика. Выпивъ два стаканчика водки и закусывая вареной говядиной съ горчицей, кабатчиц она говорила:

— Вдь вотъ мы для васъ какъ стараемся, чтобъ заведеніе вамъ открыть у насъ въ Колдовин, а муженекъ твой этого и не чувствуетъ. Шла я сюда, такъ думала, что онъ меня и чайкомъ, и кофейкомъ, и съ медомъ, и съ вареньицемъ, и съ постнымъ сахарцемъ…

— Да чаемъ я тебя напою и сама съ тобой попью. Вотъ закуси только сначала, отвчала кабатчица.

— Милая! Ласка отъ него не та. Я сейчасъ ужъ вижу, что ласка не та. Другой бы сейчасъ и кофейку и чайку на домъ, ребятишечкамъ пряничковъ, леденчиковъ…

Кабатчица промолчала.

— Ты мн все-таки хоть какого-нибудь гостинчика на домъ дай, продолжала Буялиха.

— Да хорошо, хорошо! Пряники у насъ есть. Я дамъ теб въ карманъ, насыплю.

— Ты кофейку хоть полфунтика…

— Хорошо, хорошо.

— Какіе, милая, бабамъ платки-то будутъ дарить на пирушк? Ты не можешь мн показать?

— Да не покупали еще. Завтра мужъ подетъ покупать въ городъ. Какіе платки! Платки, разумется, обыкновенные, ситцевые.

— Какъ ситцевые? Емельянъ Сидорычъ и староста сказывали всмъ бабамъ, что шерстяные. И я тоже бабамъ говорила, что шерстяные.

— Шерстяные, шерстяные! Чортъ васъ всхъ задави! откликнулся изъ комнаты кабатчикъ.

— А ежели шерстяные, то неужели ты меня-то, голубчикъ, отъ остальныхъ бабъ не отличишь? задала вопросъ Буялиха.

— Непремнно отличу. Теб платокъ будетъ изъ рогожи, послышалось изъ комнаты.

— Вотъ, вотъ, матушка, какъ онъ меня предпочитаетъ! плакалась Буялиха передъ кабатчицей.

Домой она ушла отъ кабатчика пьяная, награжденная вымаклаченными гостинцами, съ рублемъ въ карман и все-таки недовольная.

XI

Въ назначенный для бабьей вечеринки въ Колдовин день, къ полуразвалившейся изб Буялихи подъхалъ цлый возъ съ ящиками пива, боченками водки, посудой и закусками. На возу сидлъ работникъ кабатчика Аверьяна Пантелеича, за возомъ прыгали деревенскіе ребятишки, били въ ладоши и припвали:

— У Буялихи пирушка будетъ! У Буялихи пирушка будетъ!