Работникъ пріхалъ съ возомъ и не разгружался. Онъ остановился у воротъ и закурилъ трубку. Къ возу за ворота выбжала Буялиха, уже полупьяная.
— Что жъ ты не вносишь въ избу ящики и боченки-то? спрашивала она.
— Аверьяна Пантелеича дожидаюсь. При самомъ разгрузка будетъ, отвчалъ работникъ кабатчика.
— Керосину привезъ?
— Привезъ, привезъ. Всего привезъ.
— Такъ давай мн скорй. Надо лампы заправлять.
— Все при хозяин. Таковъ приказъ мн былъ.
— Дай хоть пива-то парочку… протянула Буялиха руку къ ящику.
— Не вороши, не вороши… Не велно до самого трогать, отстранилъ ее работникъ.
— Ну, иродъ же твой хозяинъ! Я ему избу свою подъ пиръ отдаю, хлопочу, бабъ уговариваю, а онъ запрещаетъ. Я хозяйка здшней избы, я Буялиха, сама Буялиха. Можетъ быть, кому другому не велно выдавать, а не мн.
— Никому не велно.
Вышелъ за ворота сынъ Буялихи — молодой парень съ опухшимъ лицомъ и синякомъ подъ глазомъ.
— Сколько вина-то привезъ? спрашивалъ онъ работника, подбоченившись.
— А это ужъ самъ хозяинъ отпускалъ. Самъ и приметъ.
— Въ боченкахъ только, или есть и сороковки?
— Все есть.
— Дай сороковочку. Я хозяинъ здшній.
— Никому ничего не велно давать. Прідетъ, такъ у него спроси.
— А коли такія ваши слова, то мы и въ избу къ себ не пустимъ — вотъ что.
— Врешь. Впустишь.
Работникъ продолжалъ посасывать трубку.
— Ну, ладно же, черти! Покажу я вамъ, коли онъ и меня не уважаетъ, погрозился сынъ Буялихи, жадно смотря на возъ съ бутылками.
— Уйди ты! Не вертись тутъ! кричала на него Буялиха. — Пьяница…
— Сама такая же.
Подходили бабы и спрашивали Буялиху:
— Привезли ужъ угощеніе-то? Стало быть, можно и приходить къ теб?
— Вечеромъ, вечеромъ, умницы, приходите, когда стемнетъ, а раньше не слдъ.
— Платки-то тутъ? Въ возу? Покажи-ка, какими платками онъ насъ дарить будетъ.
— Не ворошите, не ворошите въ возу! Нтъ тутъ платковъ.
Вскор въ маленькой купеческой телжк подъхалъ и самъ кабатчикъ. Лицо его сіяло.
— Бабеночкамъ почтеніе! На юбилей ко мн пришли? Рано, старушки божьи, рано. Дайте прежде съ товаромъ разобраться… заговорилъ онъ, вылзая изъ телжки.
— Какія мы старушки! обидлась одна изъ бабъ.
— Не въ центру попалъ? Ахъ, ты, шустрая! Ну, прости, прости за обиду и будь молодкой… поправился кабатчикъ и сталъ вынимать изъ телжки перевязанную веревкой пачку платковъ съ разноцвтной бахромой.
Какая-то молодая бабенка не утерпла и сунулась пощупать доброту платковъ.
— Потомъ, потомъ разглядишь. Нечего тутъ… говорилъ кабатчикъ, отдергивая отъ нея пачку платковъ, и продолжалъ:- Ну, молодушки, тамъ, какъ стемнетъ, жду я васъ на вечеринку хлба-соли откушать и винца съ пивцомъ попить. Милости просимъ.
— Придемъ, придемъ. Не замедлимъ. У тебя имянины, что ли?
— Юбилей. Это господское празднество.
— Да, да… Юбилей… Вотъ какъ… подхватила Буялиха. — Бабы меня давеча спрашиваютъ, какой праздникъ, а я имъ и выговорить не могу. Забыла? какъ называется. Юбилей.
— Юбилей, юбилей… Это значитъ, что нон осенью около Покрова дня исполнилось ровно одиннадцать годовъ, какъ я самъ хозяйствую. И ежели, вотъ, Богъ приведетъ заведеніе мн здсь у васъ въ Колдовин открыть, то кажинный годъ буду праздновать и васъ поить около Покрова, — ну, а ужъ не придется, такъ не прогнвайтесь.
— Да откроешь, откроешь. Наши мужики будутъ согласны. На что другое они согласія не дадутъ, а на это-то будь покоенъ… заговорили бабы.
— Ну, не скажите! Я слышалъ, что тутъ ужъ тремъ торговцамъ отказъ вышелъ. Разв ужъ только вы за меня доброе слово своимъ мужьямъ замолвите.
— Замолвимъ, замолвимъ. Платки-то только бы намъ были хорошіе.
— Быкъ забодаетъ, собаки лаять начнутъ, когда обновки мои однете.
— А ты вотъ что… Ты пои больше, ты вина не жалй — тогда и разршатъ теб заведеніе, сказалъ хозяйкинъ сынъ. — А то я давеча попросилъ у твоего работника сороковочку — попотчеваться, а онъ не даетъ, да еще пронзительныя слова…
— А ему, милый человкъ, не велно было давать. Онъ работникъ, существенность подначальная. Онъ что привезъ сюда, то и обязанъ хозяину по накладной въ руки сдать.
— Да вдь я маменькинъ сынъ, стало-быть тоже здшній хозяинъ.
— А, милый человкъ, все равно нельзя. И ужъ ежели хочешь знать, то сегодняшнее угощенія только для одного дамскаго пола предназначено. Ты, какъ хозяйкинъ сынъ, свою препорцію сегодня получишь, но ужъ не такъ, чтобъ очень…
— А нешто мужикамъ сегодня подносить не будутъ? спрашивали остановившіеся у воротъ два мужика.
— Да приходите, приходите. По малости поднесемъ, а только настоящее мужское угощеніе будетъ на сходк. На сходк пять ведеръ я вамъ съ превеликимъ удовольствіемъ выставлю. Ну, Ферапонтъ, възжай во дворъ! Вводи лошадей, отдалъ кабатчикъ приказъ работнику.
Буялихинъ сынъ распахнулъ ворота. Скрипнули колеса и возъ, а за нимъ и телжка начали възжать во дворъ Буялихи.
— Стой! Стой! кричали мужики. — Погоди. А сейчасъ сороковочкой на насъ двоихъ попользоваться можно? Мы за твое здоровье въ лучшемъ вид бы выпили.
— Милые люди, да вдь на все своя препона есть, отвчалъ кабатчикъ. — Дожидайтесь своего термину и приходите вечеркомъ.
— То особь статья, а это особь статья.