Подход

— Да невозможно, голубчики. Видите, что я еще и не разгрузился съ своимъ.

— А разгрузиться нешто долго? Ты вотъ что, ты вина не жалй, вдь мы твои радтели. Будешь съ нами ласковъ и мы къ теб на сходк будемъ ласковы, а не будешь…

— Да ужъ нате, нате… Только никому не сказывайте, что отъ меня получили, а то вдь вс бросятся, досадливо сказалъ кабатчикъ. — Стой, Ферапонтъ! Стой!

Онъ вскочилъ на ступницу колеса у воза, порылся въ сн, вытащилъ оттуда бутылку и, передавая ее мужикамъ, прибавилъ:

— Спрячьте только, Бога ради, подъ полу, когда понесете по деревн. Эй, молодецъ! Хозяйкинъ сынъ! Запирай скорй за нами ворота! Запирай.

— Что я буду запирать и теб угождать, коли ты однимъ далъ сороковку, а мн не даешь! отвчалъ хозяйкинъ сынъ и, надувшись, отошелъ въ сторону. — Думаешь, что я безъ голоса на сходк-то бываю? Слава Богу, у меня глотка-то здоровая.

— Да на, на… Подавись! Чортъ съ тобой! Не усплъ въхать я — а ужъ и подай теб. Вдь ты туточный. Все въ твой домъ привезъ… А не даю теперь, потому, вдь ты облопаешься до вечера-то!

— Съ одной-то сороковки? Ну! Сказалъ тоже…

Кабатчикъ сунулъ и хозяйкину сыну бутылку.

Хозяйкинъ сынъ началъ запирать ворота.

XII

И произошло великое бабье пьянство въ изб вдовы Буялихи! Пили даже и непьющія женщины. Непьющія явились, главнымъ образомъ, за платкомъ, которые раздавалъ каждой баб кабатчикъ Аверьянъ Пантелеичъ, оставались на минутку «пряничковъ пожевать», но увлеченныя примромъ пьющихъ бабъ и сами напивались. Водка и пиво лились ркой. Были чай и кофе, но на нихъ мало кто обращалъ вниманія. Были сласти въ вид пряниковъ, подсолнуховъ и дешевыхъ леденцовъ, но ими бабы только набивали карманы, приговаривая, что это ребятишкамъ. Нкоторыя бабы явились съ грудными ребятами на рукахъ. Начались псни. Среди бабьихъ голосовъ раздавался плачъ грудныхъ дтей, но это мало мшало веселью. Въ псняхъ славословили кабатчика Аверьяна Пантелеича и его щедрость, что онъ «съ гривенки на гривенку ступалъ и полтиною ворота запиралъ». При этомъ молодыя бабы клали ребятъ и приплясывали посреди комнаты, неистово притоптывая ногами въ полъ и помахивая платками. Пословица говоритъ, что баба выпьетъ на грошъ, а накричитъ на цлковый. Такъ было и теперь. Шумъ, визгъ, голосистый говоръ, пніе, жалобы на мужей — все слилось во едино. Въ половин пира двухъ-трехъ бабъ пришлось вытаскивать изъ избы, какъ совсмъ упившихся. Он подрались между собой и начали бить тарелки. Изъ мужиковъ на пиръ были званы только староста да сынъ Буялихи, но послдній въ самомъ начал вечера до того напился, что его пришлось связать и вынести на дворъ подъ навсъ, гд онъ и уснулъ. Тмъ не мене очень многіе мужики явились и безъ зова и требовали себ водки. Одинъ вдовый мужикъ доказывалъ кабатчику про себя, что онъ не виноватъ въ своемъ вдовств, а такъ какъ вс бабы получили по платку, то требовалъ и онъ себ платокъ за покойницу жену, грозя въ противномъ случа галдть на сходк противъ кабака. Платковъ у кабатчика больше не было, онъ вс ихъ роздалъ, но такъ какъ вдовый мужикъ не переставалъ грозиться, то его пришлось удовлетворить вмсто платка двугривеннымъ… Дв комнаты избы и сни были набиты гостями какъ боченокъ съ сельдями. Гости сидли на лавкахъ, на хозяйкиной постели, на печи, на подоконникахъ и на полу, но большинство тискалось къ столу, за которымъ подъ образами сидлъ самъ кабатчикъ, то и дло вынималъ изъ-подъ стола бутылки съ пивомъ и, ловко откупоривая ихъ крючкомъ, ставилъ на столъ съ совершенно мокрой, залитой разной хмельной дрянью, скатертью. Среди толпы время отъ времени протискивались къ столу и мальчишки-подростки, схватывали внезапно стаканъ съ пивомъ или рюмку съ водкой и выпивали ихъ.

Попойка кончилась въ десятомъ часу вечера, когда все привезенное кабатчикомъ угощеніе изсякло до капли. Нкоторые гости и гостьи требовали еще пива и водки, но взять было негд. Кабатчикъ оставилъ работника собирать опорожненную посуду, а самъ слъ въ телжку и ухалъ домой. Съ нимъ навязывался хать, чтобы проводить его до Быкова, совсмъ уже пьяный староста, но кабатчикъ, предвидя и тамъ бражничество старосты, наотрзъ отказалъ ему, чмъ привелъ въ страшный гнвъ.

— Ну, ладно! Покажу же я теб, коли такъ! кричалъ ему вслдъ староста.

— Ничего не покажешь. Завтра же я пришлю теб сороковку водки и полдюжины пива на похмелье, отвчалъ кабатчикъ, стегая лошадь.

По отъзд его, на деревн долго еще раздавались пьяныя псни, крики, визгливые голоса бабъ, ругань и звуки гармоніи.

Степенный и исправный мужикъ Антипъ Яковлевъ, отринувшій въ первый пріздъ въ Колдовино кабатчика всякіе переговоры съ нимъ насчетъ открытія кабака въ деревн, былъ у себя дома среди многочисленнаго семейства изъ женатыхъ сыновей и внучатъ. Онъ прислушивался къ крикамъ, пснямъ и бабьему визгу на деревн и плевался.

— Продадутъ, анаемы, свою деревню кабатчику, какъ пить дать, продадутъ! Вотъ что вино да разные подарки-то длаютъ! Люди на себя прямо руки накладываютъ, досадливо бормоталъ онъ. — Обрадовались даровому винищу и на разореніе идутъ. Черти! Дьяволы!