— Иногда приходится покидать Германию, чтобы остаться немцем, — сказал Гюнтер и сощурился. — Ты не представляешь себе, парень, до чего там
душно. По всей Европе. Мы перестали быть людьми, парень. В стремлении жить как можно лучше мы потеряли что-то… — он щёлкнул пальцами. — Что-то такое, что знали наши предки. Что знал даже мой дед. Мы моем тротуары наших городов шампунем, но спокойно смотрим на то, как отцы спят с дочерьми. Мы ходим в церковь каждое воскресенье, но в наших церквях венчают мужчину с мужчиной, и это в порядке вещей. Мы живём среди изобилия, но не замечаем, что каждое последующее поколение развращённей и малочисленней предыдущего. Когда русские завидуют нам, они чаще всего не знают, чем завидуют. За великолепным фасадом нашего европейского дома — комнаты борделя и пыльные коридоры, в которых слоняются сумасшедшие. А за порогом жадно ждут толпы чужаков — ждут того часа, когда мы окончательно ослабеем. Тогда они ворвутся и зальют комнаты нашего дворца кровью детей и проституток, святых и воров, воинов и витий — без разбора… — Гюнтер улыбнулся. — Я говорю непонятно?— Я понимаю, — возразил Тимка. — Может, не всё… но смысл понимаю. Но почему в Россию?
Вместо ответа Гюнтер процитировал:
— Коли спорить — так уж смело,Коль стоять — так уж за дело,Коль рубить — так уж сплеча,Коль ругнуть — так сгоряча…