Подметный манифест

У Архарова, как у всякого, кто принадлежит к дворянскому сословию, имелось немалое количество родни. Сейчас, когда окрестные помещики в суматохе кинулись спасаться в Москву, он уже приютил у себя весьма достойную пару старичков - как раз в том крыле особняка, которое не знал, на что употребить. Старенькие супруги с пожилой горничной и казачком, коему тоже было, поди, за пятьдесят, сидели там тихо, спозаранку выбирались в церковь, а потом их никто не видел и не слышал. Архаров молил Бога, чтобы только не рухнуло ему на голову какое-нибудь многодетное семейство, носящее ту же, что и он, фамилию.

- Господин Тучков прискакал. Сдается, всю дорогу в седле проделал.

- Мать честная, Богородица лесная! Что же ты сразу ко мне не послал?

- Господин Тучков даже во второе жилье подниматься не стал - внизу спит. Никодимка только разул его и укрыл.

- Что стряслось - не сказал?

- Нет, Николай Петрович, молчал. Съел пирог с капустой, брусничной воды отхлебнул - и чуть ли не за столом уснул…

Архаров пошел в комнату, где спал на диване Левушка, некоторое время смотрел на него, но будить не решился. Потом, тоже не находя в себе сил подняться наверх, послал Никодимку за пантуфлями и шлафроком. Позволив себя разуть и стянуть с себя тяжелый кафтан, он, отмахиваясь от желающего угодить камердинера, побрел на поварню и велел кормить себя тем, что готовили для дворовых людей.

- Кабы днем - так ботвинья у нас была, с луком и кореньями, - сказал повар Потап. - В жару ничего лучше ботвиньи не придумано. Еще у меня рыбный каравай на леднике стоит. На скорую руку Аксинья может оладий напечь, с медом, с вареньями.

- А каши не осталось? - спросил Архаров.

- Кашу съели, ваша милость. Едоков-то прибавилось, а мы…

Архаров поглядел на Меркурия Ивановича. Ему было странно, что домоправитель не озаботился этим. Но Меркурий Иванович ничего не сказал, и это было главнейшим обвинением Потапу и Аксинье. Это означало - говорил, разумеется, но в одно ухо влетело, в другое - вылетело. Нежелание домоправителя жаловаться, пусть даже на плохую погоду, Архаров уже отлично усвоил и даже молча одобрял.

- А коли бы я своих молодцов привел? Их бы чем кормить стали? А Сеньку с Ивашкой? Олухи царя небесного!

Архаров любил, когда дома в любое время можно и самому сытно поесть, и человек десять гостей попотчевать. Довольно часто архаровцы ночевали на Пречистенке - и обер-полицмейстер, изругав повара с «черной» кухаркой, пригрозил им хорошей поркой.

Тут же началась суета, забегала Потапова дочка Иринка, и заклокотало масло, щедро налитое на большую сковородку, и первые же румяные оладьи были выложены на тарелку, поданы хозяину дома, и Иринка, которую он по-своему любил и берег, тут же окружила тарелку раскрытым жбанчиком с медом, и банками с вареньями, и туда же поставила крыночку густой сметаны. Никодимка взгромоздил на стол самовар, и явилась тарелка с коврижками, и другая - с пастилой, и третья - с грушами в патоке. Архаров прикрикнул на Никодимку и велел перепуганной Аксинье дать тех же оладий Саше, Сеньке и лакею Ивану, а не плясать вокруг барина.

Глядя на свою дворню, Архаров успел еще подумать, что ее малое количество на самом деле для него - спасение. Было бы полсотни или сотня человек, как полагается в доме, где живут на широкую ногу, он бы вовеки не докопался, по чьей вине вышло на поварне таковое недоразумение, и распорядился бы высечь правого и виноватого. Теперь же он труды каждого видел и мог оценить.

Вспомнился князь Волконский, вспомнилась мудрая мысль, чтобы господа вооружили достойных доверия дворовых людей, и Архаров уже начал было прикидывать, сколько человек получит в свое распоряжение Волконский, а ежели их будет несколько тысяч - где для них для всех взять оружие, как успеть их хоть чему-то обучить…

Но тут на поварню прибыл завернутый в одеяло Левушка.

- Сиди, Николаша, сиди, - сонным голосом сказал он. - А мне оладий не дадут? Я трое суток святым духом питался, на постоялых дворах щи с тараканами - смотреть жутко, того гляди, брюхо от них схватит, хорошо, хлеб у нас был с собой, да еще валдайских баранок по дороге взял, так и скакал, к седлу связку прицепив…

Когда он завершил свой душераздирающий рассказ, перед ним уже стояла тарелка с горой жирных тонких оладий, расползающихся, свисающих, духовитых, с румяными краями.

- Ешьте, - сказал Меркурий Иванович. - Ешьте, ваша милость.

Глядя, как Левушка расправляется с оладьями, Архаров невольно улыбнулся.

Потом он повел друга к себе в кабинет и запер дверь.

- Докладывай, - сказал без церемоний.

- Уж и не знаю, как тебе сказать, Николаша… - Левушка был крепко смущен. - Видишь, сам прискакал, бумаге доверить побоялся…

- Да говори уж, не кобенься, - буркнул Архаров.

- Я перед отъездом узнавал - девица Пухова крещена в память великомученицы Варвары Илиопольской, а память сия совершается в начале декабря. В этот, стало быть, день ее крестили.

- Так.