Подметный манифест

- Он самый, ваша милость! А как вы догадаться изволили? - изумленно спросил Федька.

- А ими вся Москва полна! Я вон и у Марфы сие художество видел… вот ведь чертовы бабы, молитвы бы лучше списывали… Давай сюда, ступай за Шварцем!

Когда Шварц вошел в кабинет, Архаров уже разобрал и разложил на столе Каиново подношение.

- Изволь радоваться, - сказал он. - Покупают меня прямо с потрохами. Ты Каина лучше знаешь - чего он от меня за это рыжевье и эти сверкальцы желает? Чтобы я на его воровские шашни впредь глаза закрывал? Или чего похуже?

- Пока, сдается, кланяется золотом и камнями, чтобы промеж вас была дружба, - отвечал немец.

- Какая, к черту, дружба, черная душа! Или ты умом повредился?! - и Архаров рассказал, что обнаружил на подоконнике довольно свежий по времени указ самозванца.

- Может ли быть такое, что он сам же и приволок сию грамоту, подцепив ее где-то по дороге с каторги домой? - таким вопросом завершил он повесть о том, как ел блины у Марфы и Каина.

- Может, отчего же нет. Но тогда мы должны предположить, что он явился в Москву совсем недавно. Ваша же милость полагала, будто он перед тем, как пожаловать к Марфе, некоторое время тут прожил. А, позвольте, сей что за документ?

Шварц потянул за угол бумагу, на которой лежали драгоценности, и, поднеся ее к носу, прочитал вслух:

- «Указ его императорского величества самодержца российского из Государственной Военной Коллегии верноподданному рабу и сыну отечества Уфимского уезда Нагайской дороги деревни Бузавьязовой мещерятскому главному полковнику Канзафару Усаеву…»

- Дай сюда! - заорал Архаров, приподнял зад над своим начальственным креслом, схватил указ и просмотрел его, бормоча, до середины.

- Он самый… Федька!!!

Федька явился на зов.

- Эту дрянь госпожа Долгорукова обронила?

- Эту, ваша милость!

- Ч-черт! Прелестно!… - иных слов у Архарова не нашлось. - В монастырь на покаяние этих старых дур!

- Простите, ваша милость, как сюда княжна Долгорукова замешаться изволила? - хладнокровно спросил Шварц.

- А она тебе известна?

- Весьма известна. Еще по Санкт-Петербургу. Да ее и Ваша милость помнить должна - она при государыне в статс-фрейлинах служила. Батюшка ее, князь Сергей Петрович, по делу Долгоруковых сильно пострадал - отправлен был в сибирскую ссылку. Потом государыня Елизавета Петровна, царствие ей небесное, его из Сибири вернула и в Константинополь послом отправила…

Говоря это, Шварц внимательно смотрел на Архарова в надежде, что тот вспомнит и хоть кивнет, но обер-полицмейстер, хоть тресни, а ничего в своей памяти не находил. Это было еще до его вступления в полк - а, значит, все равно, что не было.

- Государыня поставила ее Воспитательным обществом заведовать, тем, что в Смольном монастыре, - не дождавшись хотя бы кивка, сказал Шварц. - Сколько-то она там позаведовла, потом попросилась в отставку и перебралась в Москву. Статочно, из тех самых - из недовольных…

- Да я уж и сам понял, - буркнул Архаров. - От князя никто не приходил?

- Нет, ваша милость. Должно быть, реляций сегодня не получали.

- Клаварош не являлся?

- В канцелярии сидит, они там какую-то кляузу с французского перекладывают. И господин Тучков там же.

- Что за кляуза?

- Взяли француза учителем в дом, оказался жулик, обокрал и сбежал. Оставил старое тряпье, а в кармане бумаги завалялись, письма какие-то.

Архаров взял со стола узелок с пирогами. Шварц, не сразу заметивший это диво, посмотрел на Архарова вопросительно.

- В купидоны меня завербовали, - пошутил обер-полицмейстер. - Марфа любовнику шлет… вот голубки чертовы!…

В коридорах было пусто.

За дверью канцелярии вдруг громыхнул здоровый, мощный, громовой, великолепный мужской хохот.

Архаров приотворил дверь.

Обнаружил он трогательную картину - хоть пиши ее маслом, коли потребуется аллегория о пользе наук и изящных искусств.

Посередке восседал в креслах Клаварош, держа в руке томик, но как держа! Рука приятно округлена, голова откинута, и общий вид - как у артиста, представляющнго французскую трагедию. Рядом, весь подавшись к нему, на табурете сидел Левушка - с приоткрытым ртом, весь - воплощенное ожидание. И уж вокруг, как получилось, - архаровцы, иной - на столе, иной - на полу по-турецки. Все были так увлечены, что легкого скрипа двери и не заметили.

Клаварош звучным голосом произносил французскую фразу и возводил очи к потолку. Левушка начинал хохотать. Архаровцы терпеливо ждали, пока он будет в состоянии перетолковать фразу на русский. И тогда уж смеялись они.

- Тут явился Мангогул, и последние слова Монимы не ускользнули от него, - придя в чувство, перевел Левушка последнюю фразу. - Он повернул свое кольцо над нею, и ее сокровище завопило!…

Федька захохотал первым.

Клаварош выждал и, сделав голос по-бабьи тоненьким, проверещал нечто по-французски. Левушка, успевший отдышаться, фыркнув, тут же переложил ее по-русски, и на такой же визгливый манер:

- О, не верьте ей, она лжет!

Архаров никак не мог взять в толк, что же тут смешного. А меж тем его подчиненные ржали, как стоялые жеребцы.