Читаем Поднимись на крыльцо полностью

Средиземной горечи блажь,Роскошь южная, брешь в стене,За которой встаёт мираж,Чтобы родственным быть вполне.Желоба, хоботки мостков,Сырь и ржавь, рукава канав,За которыми брег таков,Что не бросит, впотьмах слиняв.Где-то сваи гурьбой свелоЧувство стадное – там причалСмотрит в воду – и так светло,Что об этом петух кричал.Кто-то любит, упрям и сед,Одиночество и покой,На песке оставляя след,
Чтобы тронуть его рукой.Что-то в дымке растёт, самоПо себе, – черноморский валТянет что-нибудь, как письмо,О котором давно знавал.Киммерийской нежности вестьБриз крепчающий донесёт —И подумаешь: так и есть!Снова ранит – и вдруг спасёт.

«И столькое было давно по плечу…»

И столькое было давно по плечу,Что равного днесь и не знаю —Но я разбираться во всём не хочу,А просто грущу, вспоминая.Круги разойдутся по вешней воде,До осени там доставая,
Где даже в отзывчивой вроде средеГнездится пора грозовая.Ладони открой этим ливням ночным,Прибрежным валам неуёмным,Замашкам дикарским и просьбам ручным,Затерянным в мире огромном.Не только событья в горсти собери,Но – суть их, вселенские связи,Сплетенья наитий, – и всех примири,Чтоб в каждой аукались фразе.Не зря ты когда-то шагнул в эту смоль,В алмазное это кипенье —И чуять грядущее снова изволь,Чтоб стало блаженнее пенье.

«Пристрастный плещется родник…»

Пристрастный плещется родник,Никем не виданный доселе, —И ты растерянно приникНе просто к бездне – но купели.Над морем, рея в высоте,Горит костёр необычайный,Чтоб в каждой грезилось чертеВсё то, что впрямь считалось тайной.Нисходит свет на всех, кто встарьТомились цветом или звуком,Проникшим в изморозь и хмарь,Дохнувшим Бахом или Глюком.И что там осторонь за граньТопазом в пальцах ювелираБлеснёт, чтоб вдруг разбиться вскляньОб эту оторопь клавира?
Ты улыбнёшься: нелегкоНе отпустить, тебе во благо,Туда, где дышит глубокоСомнамбулическая тяга.Из гипнотической тоскиРванись – авось и отзовёшьсяТому, чьи образы близки,Которых больше не коснёшься.Как ни казни себя – пойми:Луны никто не одолеет,Она витает над людьми —И с нею чудо уцелеет.Покуда ночь к тебе добра,Покуда сыро в мире этом,Бреди до самого утраТуда, где встретишься со светом.

«Насколько чувством спаяны взаимным…»

Перейти на страницу:

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза