Подписчики

Но Марлоу зрелище в самом деле очаровало. Она смотрела, как цвета зари просачиваются сквозь небо на горизонте, и представляла отца в его комнате. Представляла мать, уродливую от рыданий из-за бегства дочери, но сидящую к камере более выигрышной стороной, — и хотя эта мысль должна была вызвать у нее отвращение, она внезапно поймала себя на том, что сильно, до дрожи в коленях, скучает по Флосс. Интересно, поддался ли Эллис на уговоры Хани, не пошатнулось ли его железобетонное мнение о характере Марлоу и не решил ли он в конце концов согласиться на сделку. Она вообразила, как Хани в пижаме стоит в своем роскошном холле и машет руками, спрашивая у водителя: что значит — Марлоу не появилась? Ее мать, и муж, и теперь знаменитая бывшая одноклассница — все они будут думать одно и то же: как это возможно, чтобы Марлоу отправилась куда-то по собственной воле?

А она здесь. Разрезает волнующиеся мутные воды, удаляясь от всех них и приближаясь к правде. Ее научили, что существование в реалити-шоу ее кормит, что нет лучшего образа жизни. Но на тротуарах Нью-Йорка она видела никому не известных счастливых людей, которым не надо круглосуточно бороться за повышение рейтинга. Они были толстоваты, что-то бормотали себе под нос, но выглядели более живыми, чем актеры Созвездия, и их вид заставлял Марлоу жалеть Флосс и Эллиса с их нескончаемым спектаклем, и Хани с ее армией невежественных адептов. Даже если они получат всех поклонников на свете, то никогда не перестанут искать новых.

Марлоу больше не будет жить под прицелом тысяч глаз. Теперь она сама наблюдала и наконец видела мир по-другому. Любуясь рассветом, она разглядела все цвета, которых таблетки лишали ее многие годы: обожаемый ею оранжевый; желтый, напоминавший о том времени, когда он был ее любимым цветом; розовый, оказавшийся не таким уж и пошлым. И еще в той части сознания, которую обычно заполнял ее девайс, она слышала новый голос, убеждавший ее идти вперед.

Марлоу перегнулась через леер, подставила лицо брызгам и прислушалась к этим увещеваниям. Она была почти уверена, что это ее собственный голос.

Глава двадцать первая

Орла

Нью-Йорк, Нью-Йорк

2016

Следом за управляющим Мэнни Орла вышла из лифта и направилась к его квартире 1-А.

— Большинство жильцов разъехались по домам на Рождество, — сказал он. — Так что у нас достаточно места для тех, у кого нет часов. Думаю, нам всем лучше соблюдать меры предосторожности и держаться вместе. Похоже, что вырубило весь квартал.

— И ни одни часы не работают? — спросила Орла. — Ваши показывают то же самое?

Мэнни кивнул.

— Если их включить в розетку, будет черт знает что.

Тогда Орла вспомнила о своем телефоне, нащупала его в кармане на животе и вынула.

— Но ведь можно пользоваться… — начала она, но тут же умолкла, взглянув на экран. Обои — фотография ее и Флосс годичной давности — заменилась странным расплывчатым изображением. Экран был покрыт белыми квадратами со скругленными углами — обитая мягким материалом стена, догадалась Орла, какие бывают в психиатрических лечебницах. Не было ни времени, ни даты, ни иконок — только белые квадраты, которые запирали их снаружи, а не внутри.

— Взгляните. — Орла показала экран Мэнни.

Он скривился.

— Да, они все так выглядят. — Он открыл дверь.

Войдя, Орла заметила, что он запер замок.

Вид кухни вызвал у Орлы дежавю. Она была такой же, как кухня в ее квартире в первые два года, пока ее не обновили: желтый свет еще хуже, чем скупой белый, появившийся позже, шкафы с фасадами из фальшивой сосны.

Орла сделала несколько шагов вперед. Около десяти соседей сгрудились вокруг кухонного стола, двигаясь, чтобы дать друг другу место на диване винного цвета. В середине развалилась злая пожилая женщина, которая обычно целыми днями сидела на скамье с кожаным сиденьем в холле и приставала с болтовней к швейцарам.

— Шпана хулиганит, или какой-то сбой, — бормотала она сейчас, ни к кому конкретно не обращаясь. — Не нужно паники.

На зеленый в крапинку разделочный стол оперся сосед со второго этажа, мужчина за пятьдесят, чей бостон-терьер носил в зубах свернутые трубочкой газеты.

— Вот именно, — сказал сосед. — Я жил в центре, целый год дыша мертвечиной. Так что не знать времени — это еще не конец света.

В гостиной сидели дети с четвертого этажа, мальчик и девочка непонятного Орле возраста; в лифте всегда валялись детали от их ярких игрушек. Оба уставились в телевизор, на экране которого — пульс у Орлы помчался вскачь — были те же белые квадраты, что и в ее телефоне. Их мать, в такой же пижаме карамельного цвета, как и ее отпрыски, повернулась к ней и сказала:

— Так уже давно. Но мы на всякий случай не выключаем.

Мускулистый латиноамериканец, который раньше выходил по утрам на работу одновременно с Орлой, помогал сыну Мэнни Линусу задвинуть рождественскую елку в угол, чтобы освободить побольше места. Орла кивнула Линусу, но мальчик не встретился с ней взглядом. Она подумала, что его пугал ее огромный бюст, но потом он поднял голову, и девушка увидела его красные от слез глаза. Он боялся.