Подвиг доктора Бушуева

— Я понимаю — достоин презрения, — глухо проговорил Фёдор Иванович. — Мне стыдно смотреть в глаза людям, я теперь, как прокажённый, от меня шарахаются даже мои пациенты… Мне жить на свете не хочется из-за этих газет, из-за этих листовок. Ведь люди и в самом деле могут подумать и уже думают, что русский врач, советский врач продался фашистам, предал Родину. Вы понимаете?

— Понимаю, — участливо ответил Зернов. — Отлично понимаю. В жизни всякое бывает… А мне, вы думаете, легко обслуживать гараж полиции? А приходится, и машины ходят, как часы. Иной раз хочется взорвать каждую, хочется своими руками задушить каждого, кто садится в машину, а я говорю «гут, пан, гут», сдерживаю себя.

— А зачем сдерживать?! — воскликнул Фёдор Иванович.

— Поспешишь, людей насмешишь, да вдобавок пропадёшь ни за понюшку табаку. А нам погибать ещё рано, ой, как рано погибать, — говорил Зернов, прикуривая от зажигалки. — Всем уже известно, что вы сделали блестящую операцию коменданту. Я, например, лежавший когда- то у вас на операционном столе, не сомневался…

— Я проклинаю ту ночь, — вспылил Фёдор Иванович.

Зернов улыбнулся.

— Погодите, Фёдор Иванович, Давайте спокойно разберёмся в том, что произошло. После вашей операции фашисты лезут вон из кожи, чтобы и по радио, и в газетах и вот в этих листовках доказать, что русские на оккупированной территории лояльны, что они даже помогают гитлеровской армии. Как видите, прицел у них дальний… Я слышал, вас часто приглашают в немецкий госпиталь?

— Сегодня тоже приезжали — отказался. Ноги моей там больше не будет, — оживлённо ответил доктор.

— Вот это напрасно. Наоборот, нам очень нужна ваша дружба с комендантом. Как раз об этом мы вчера говорили в горкоме партии. В подпольном, разумеется. Быть может, ваша хирургическая операция поможет нашим боевым операциям. — Зернов немного помолчал, потом как бы между прочим произнёс: — Конечно, вас никто не собирается неволить, вы врач…

— Прежде всего я гражданин своей страны.

— Другого ответа мы от вас не ожидали, — обрадовался Зернов.

— Я готов выполнить любое задание горкома, — твёрдо заявил Фёдор Иванович.

— Спасибо за такую готовность, однако это не так просто. Враг силён и хитёр. А мы должны быть и сильнее и хитрее. Горком просит вас принять на работу одного очень нужного нам человека.

— И это задание горкома? — разочарованно спросил Фёдор Иванович.

Зернов рассмеялся.

— А вы что же думали — вам поручат взорвать комендатуру? — сквозь смех говорил он. — Нет, Фёдор Иванович, для таких дел у нас есть другие люди. Помните, сейчас любое, даже самое маленькое задание — очень серьёзное и очень важное, — предупредил он. — В нашей сегодняшней жизни, в нашей непримиримой борьбе нет мелочей, всё важно, всё нужно и за всё можно поплатиться жизнью. Будьте осторожны и, пожалуйста, не горячитесь, ничего не предпринимайте сами. Всё, что потребуется от вас, вы узнаете от Майи Александровны. И вот ещё что — не забудьте завтра посетить вашего высокого пациента коменданта Дикмана. Он предлагал вам свою дружбу, не отказывайтесь, больше того, сами напрашивайтесь на эту дружбу, — посоветовал на прощание Зернов.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Зима была многоснежная, лютая. Крутые сугробы, точно крепостные стены, окружили со всех сторон барак, наполовину заслонив замёрзшие окна. Вместе с первыми морозами в больничный барак непрошеной гостьей ввалилась неумолимая стужа. Санитарка Маша вместе с Игнатовым уже доломали последний бревенчатый сарайчик, ходили в соседние дворы за топливом, ездили на санках за дровами в недалёкий лес.

Дуя на озябшие руки, старик Игнатов сокрушенно говорил:

— Эх, бывало, привезут тебе в больницу уголька, подбросишь в топку — аж загудит! Душа радуется! Грейся не хочу… А теперь не то. Одна только надежда на Фёдора Ивановича. Он теперь, слышь-ка, с немцами на короткой ноге.

И Фёдор Иванович не обманул надежд старика. Вчера к бараку нежданно-негаданно с грохотом и рёвом подкатил длинный неуклюжий немецкий грузовик, гружённый берёзовыми дровами и крупным алмазно поблескивающим донецким антрацитом.

— Принимай, Игнатов, топливо, — сказал Фёдор Иванович, выйдя из кабины грузовика.

— Вот это дело, вот за это спасибо, — обрадовался старик, и всю ночь напролёт они вместе с Машей топили печи. Теперь в палатах была теплынь, окна оттаяли, повеселели.

Маша забегала то в одну, то в другую палату и, счастливая, спрашивала у больных:

— Ну как, милые, отогрелись?

— Спасибо, отогрелись, — с радостью отвечали ей.

— Не стесняйтесь, нужно — ещё подброшу, — обещала она.

Майя заглянула в оттаявшее окно и увидела доктора Безродного. Зябко горбясь и втянув голову в полинявший воротник, он торопился к девяти часам в больницу.

— Ого, у нас Африка! — обрадованно воскликнул он в приёмной, потирая закоченевшие руки. — Наконец-то можно здесь раздеться по-человечески.