Подземные. Жив

В восемь часов вышли мы да встали перед туннелем Линколна подо всем тем жолтым светом, а тута и морось накрапывать давай, так что мы с Дылдой растревожились чутка, даж еще и на дорогу толком не вышли. Тока впервой с тово раза мы тута ж подцепили себе машину; дядька за рулем, кажись, так и вывернул из-за угла да сказал «здрасьте-пожалте», не успели мы и руку поднять. Подкатыват такой с улыбкой да дверцу распахиват. Здоровенный огроменный жолтый грузач, на котором грится «ПЕНСКО», а впереди у нево спательная кабина высотой добрых двенацать футов, да громаднейшие колеса на свете, и тянет он за собой фуру, за какой и не видать ничё, на другую сторону дороги надоть переходить. Дюже гигантическая штуковина, Дылде аж подбросить меня пришлось, чтоб я залез, а дядька споймал меня, как футбольный мяч. Как сел я тама на верхотуре, так кабутто на дерево угнездился, так шикарно тама было да высоко. Дылда следом запрыгнул да втащил за собой тот чемодан, где у нас вся одёжа лежала, от и поехали.

– Куда-то с меньшим братиком едешь? – водила спрашиват. – Не годится ему под дождем мокнуть. – И с теми словами педаль жмет, да за два рычага хвать, да как пошел колотить все вокруг да ногами дрыгать, кабутто на орга`не играт – и тута бум! здоровенный грузач этот как покатится да как зарычит – и нырк в туннель, что тебе гора. Белый человек им правил. Звали его Норидьюз. И от него весь туннель тот трясся да дрожал отсюда аж до самого Нью-Джерси.

Мало тово – он и слова больше не сказал, покуда не доехали мы до Пенсильвании через много часов, а нам с Дылдой тока и оставалось, что сидеть да любоваться, как он эту свои гигантическую махину по большаку гонит. Он же ж еще сильней был, чем бедолага ахтобус, а и ахтобус – это прорва мощи. Люди в других машинах, кажись, дрожали да качались все, када мы мимо неслися, закрывая собою весь вид какой есть. Перестали на горке тока – да и то перестали людей обгонять, а катиться вовсе не перестали. Тормоза у нево такие, что мощней и на свете не быват, чтоб фура сзаду нас не подпинывала на всяком красном свете, и по тормозам ему жать надоть было изо всех сил, так могуче они стопарили да такие были мягкие. После тово фура, что тебе мул, всеми лапами упиралась да катилась чутка еще, кабутто слишком зажидаться не могла ни на каком светофоре, а водила упрашивал ее постоять, да она тока все равно катилась.

– Надо ехать ей, – грит он.

В общем, в Нью-Джерси туманом моросило, и, деда, первым же делом мы с Дылдой увидали таково старово белово – у нево волосы серебряные вокруг головы вьются, идет себе по большаку при всем том жолтом свете, а дожжиком ево обдуват, кабутто дымом. Ох, такой жалкий он казался да шикарный все равно для старика-то.

Дылда грит:

– Не довезли беднягу, видать, из Нью-Йорка. – Мы на нево поглядели, пока мимо грохотали, видим: лицо под дожжь высунулось, а сам задумчивый такой или как-то, кабутто и нету дожжя никаково, а сам он не где-то, а у себя дома сидит, знашь. – Что ж ему делать-то? – Дылда грит, и еще: – Ох какой чудесный это господин, он мне Иисуса напомнил, бродит эдак вот по этому унылому миру. Спорим, ни налогов он не платит, ничего, а зубная щетка у него потерялась где-то в Гуверовой Армии17. Ах, – грит, – если у него такое получится, всем неизбежно и одновременно удастся. – У старика были синейшие на свете глаза, я это увидал, пока мы мимо катили. Потом опять ево видал, в другой раз доложу када.

Прокатили мы по всем тем людным улочкам Нью-Джерси, да опять на дорогу выехали, и тута глядь – знак, а на нем грится «Юг» и стрелочка показывает в аккурат налево, а стрелочка «Запад» прям дальше тычет, и мы прям дальше по этой стрелочке и поехали на самый Запад. Стемнело, а вокруг глушь сельская, а скоро и горки начались.

За сколько-то часов добрались мы до Пенсильвании, куда дядька тот и ехал, а за пять доехали до Гаррисберга, Пенсильвании, где он жил. Часть дороги я проспал. А дожжь все шел да шел. В кабине тепло было и удобно, и вообще хорошее начало у нас с Дылдой вышло. Он сказал, что не так далеко от Шилы мы и отстаем.

В Гаррисберге в полночь дядька сказал, что могет нам времени сберечь и высадит нас за городом на развилке, да показал нам ее, када мимо проезжали, – одинокая такая дожжевая развилка, я аж слюнями чуть не подавился, до тово темно тама, тока дядька сказал, что все равно нас довезет, чтобы уж наверняка направились в Питтсбург да на запад, и еще грит, что знает другие напрямки через город. Хорошо это для нас было, напрямки эти. Гаррисберг весь в огоньках такой, под дожжем тама нимбы везде, а на вид так тихий да угрюмый. Большие серые мосты тама, да река Саскуэханна под ними, а на главной улице в городке все ждут в полночь ахтобусов.

Мы с Дылдой выпрыгнули из кабины на красном светофоре, и дядька нам еще разок наставленья все повторил, а Дылда весь радый насказал ему спасиб, а потом мы назад уже ногами и отправились, поперек городка наискось к другому большаку, и надежд у нас было выше крыши.