Поэты 1820–1830-х годов. Том 2

Кто важно в свет вступил при шпаге,Кто много нежностей читал,Тот хочет вдруг, при первом шаге,Сыскать для сердца идеал…«Мне жизнь — печаль, мне свет — пустыня!С кем поделюся я душой?» —Твердит мечтатель пылкий мой,И вот является богиня.Уж разумеется, она,По милости воображенья,Тотчас же фениксом твореньяВ посланьи к другу названа.Тут на людей пойдут нападки,И в духе рыцарских временОн бросить всем готов перчатки,Зачем не бредят все, как он…Какой он вздор в стихах турусит!В них смесь всего и ничего;

Он понял всех, а уж егоНикто, наверно, не раскусит.Все жалки, холодны как лед,У всех наместо сердца — камень,И только в нем небесный пламеньОт скуки ангел стережет…Потом, беснуясь страстью оба,Ничтожный мир забыть хотят,И наизусть из книг твердят:«Любовь и за пределом гроба!..»Потом, по правилам любви,Несчастным предстоит разлука,Вот тут-то плохо: в сердце мукаИ холод гробовой в крови.Он стал элегией ходячей,Он чужд веселостей чужих,И в этой горькой неудачеОстался бедный при своих…

Вот вам симптомы и припадкиСердечной, глупой лихорадки…Хоть стыд сказать, а грех таить!Былое дело: поневолеИ я дежурил в этой школе,Чтобы других собой смешить;Была проказа и со мною,Но уж исчезнул вздорный сон,Когда française[163] и котильонМеня счастливили собою.Я курс любви давно прошел,Я отолстел, я обленился,И мишурой не ослепился,И на подъем я стал тяжел.Теперь душа иного просит,Я записался в старики,И уж пожатие рукиМеня высоко не заносит,

И право, только для проказВлюблялся я двенадцать раз.<1832>

2. «Когда поэзии фиал…»

Когда поэзии фиалМне подал гений вдохновеньяИ я рассказывать вам сталПро чудеса перерожденья,Про ужас гибельной грозы,—Я как-то встретил очи девыИ что ж?.. О выраженья!.. Где вы?..Я видел там жемчуг слезы.Как я доволен был собою!Как был признателен к судьбе!И, одураченный мечтою,Вот я и думаю себе:Ага! Что значит сила речи!..А это… говорить ли вам?

А это нагорели свечи, —Так стало тяжело глазам…Пора и мне не быть повесой,Подумал я, и снес удар:Спокойно снял себе нагарИ снова занялся пиесой.Читаю, кончил наконец,Услышал вздох и жду ответа.Но-каково же для поэта?Как я не умер, мой творец?Как обмануться так позорно?..Я весь в мечтаньях утонул,А он, мой ангел, он — уснул!Да, он уснул, прошу покорно!

Может быть, иной скажет, что в этом рассказе чрезвычайно мало ориентализма. Как быть! Я бы и готов продолжать, но сами посудите, можно ли потревожить прелестную Катеньку?.. Разойдемтесь-ка лучше, господа! Меня и самого что-то клонит ко сну…

— Послушай, Моисей! Погаси-ка свечку, да, пожалуйста, не стучи как лошадь: ты этак разбудишь мою Катеньку.

— Какую, сударь, Катеньку? Здесь, кажется, никого не видно.

— Глупец! Разве ты не слышал ее гармонического голоса?