Мужчины, женщины и дети, — весьСплоченный род, на том же месте, здесь;Подмостки те же — тот же луг,И тех же лицедеев круг;Лишь дерзостней костер ночной горит,Придав глубокий, рдяный колоритЦыганам смуглым, и шатрам,И жалким травяным одрам…Столь много перемен, в теченье дня,Под небосводом тешили меняВ скитаниях, — но этот людНа месте прежнем, тут как тут!Вот солнце утомленное зашло,И Веспер, словно некий бог, светлоВознесся, царственно скользя,Где пролегла его стезя;И после краткой тьмы, когда ЛунаБыла развенчана, опять онаСвершает властный свой полет,Но табор к ней молитв не шлет…Нет! Лучше распря, лучше боль обидНеправых, чем застывший этот быт,Покой, которому в укорКружится вечно звездный хор!Хоть в мире все и движется, но яНе опорочу косного житьяЦыган, — Судьба взрастила ихИзгоями общин людских!
Кто вышел солнцем без пятна,Тот ангелов и пой.Ты в «совершенства» не годна,И тут я схож с тобой.Твоей не видят красоты,Но я, моя душа,Я, Мэри, всем твержу, что тыБезмерно хороша:Не тем, что видеть всем дано,А видным — лишь двоим,Когда сердца слились в одноИ любящий любим.
Монашке мил свой нищий уголок,В пещерной тьме аскет не знает скуки,Мила студенту цитадель науки,Девица любит прялку, ткач — станок.Пчела, трудясь, летит искать цветокНа дикий Фернс [192], — жужжит, и в этом звукеЛишь радость, ни усталости, ни муки.И кто в тюрьме свой дом увидеть смог,Тот не в тюрьме. Вот почему не ода,Но тесного сонета краткий взлетИ в радостях мне люб, и средь невзгод.И кто, как я (не шутит ли природа!),Горюет, что стеснительна свобода,В сонете утешение найдет.
Земля в цвету и чистый небосвод,Жужжанье пчел, медлительное стадо,И шум дождя, и шум от водопада,И зрелость нив, и поздних птиц отлет.Я вспоминаю все — и сон нейдет,Но долго ждать еще рассвета надо.Ворвется щебет утреннего сада,Начнет кукушка свой печальный счет.Две ночи я в борьбе с бегущим сномГлаз не сомкнул, и вот сегодня — эта!Настанет утро — что за радость в нем,Когда не спал и маялся до света.Приди, поставь рубеж меж днем и днем,Хранитель сил и ясных дум поэта!