О, как люблю я — боже мой! —щель меж весною и зимой,когда так тишина сладкаи все отсрочено слегка,когда, пожухла и мертва,не пробивается трава.Иль то навек ее покой?Иль просто кажется такой?А облака как полотно.И небо синевы полно.И вербы все желтей желтка.И кожа у берез тонка.У горлицы на ветке вдругнежданно объявился друг.И вот выходит наконециз камыша фазан-самец.Он величав, неукротим,и самка следует за ним.Рычит, как хищник молодой,Дунай, наполненный водой.Там, в глубине угрюмых вод,безбрежность страшная живет!Уж под водою островамежду дерев видны едва.Простор воды холодной пуст,торчит вдали последний куст.Где фермы, средь крутых плешин,как звери, скопище машин.И все же не зима уже,но не весна — на рубеже!Еще событий робкий ход.А все ж куда-то все идет.
Горький запах этот не забыт.И в ночи не по следам копыти не по следам колеск дому своему искал бы путь я, —нет, меня бы вел, меня бы несзапах ваш, о ивовые прутья!Спят сараи, сенники, хлева.Зелень сада, неба синеватоже спят.Лишь горчайший этот аромати в лицо, и в сердце льется, льется… Задохнувшись, стал я у колодца, —уж не повернуть ли мне назад?Дворик. Стойло. Сбруя на стене.И сдается мне,что вот-вот, и жалобно, и звонко,мое детство ржаньем жеребенкарасплеснется в грустной тишине —и сквозь набежавшую слезустанет видно: еду я, мальчонка,в ивовой корзине на возу… У повозки дряхлойобода треснули, рассохлись. Никогда,в ней покачиваясь, пыль глотая,даже до подобья раяя не доезжал!.. Но боль тех летзамела уж свой тяжелый след.Тень тех дней сонлива и тиха,притупились гнева лемеха,сталь серпов, засунутых в камыш,стала просто ржавой и никчемнойрухлядью. И лишьзапах ивы, горький и бездомный,все еще летит вдоль старых крыш!Где бы ни был я застигнут им,он мне сдавливает, словно дым,горло, грудь — и как больного,жаждущего астму превозмочь,гонит от себя на волю, прочь.И влечет к себе. И душит снова.
Словно притча
Перевод Д. Сухарева
Я жизнь свою сочту удачей,когда народный ум ходячийхоть пару строк возьмет моих.Чтоб люди к месту поминали,чтоб словно притчу понималии при себе носили их.Как часто мудрым поученьем,живым, отточенным реченьемвершит старик житейский суд!Реченье крепче самосуда,и людям дела нет, откудаоно в их речь вошло, как чудо, —откуда! Разве в этом суть?