– Зачем тебе моё признание, Дженнифер? – я устало вздохнул и посмотрел ей в глаза. – Разве от этого вкус твоей победы станет слаще? Так и вижу, как триумфатор, увенчанный лавровым венком, въезжает на огненной колеснице в полуразрушенный город, а поверженные соперники поют ему осанну. Простолюдины слагают легенды в честь победителя, убелённые сединами отцы города протягивают в дрожащих руках ключи от главных ворот и приносят клятвы верности новому повелителю. Прекрасные девы в белоснежных одеяниях осыпают завоевателя лепестками роз, а перед копытами длинногривых скакунов, высекающих искры из каменной мостовой, бежит глашатай, призывающий славить властителя Западного сектора и нести ему дары в надежде заслужить милосердие и быстрое продвижение по карьерной лестнице. Ты уже выбрала, кого уволишь первым?
– Ненавижу, когда ты вот так паясничаешь. Ведёшь себя как… как ублюдок какой-то. Или неудачник. Ублюдочный неудачник, вот ты кто!
Дженнифер резко повернулась, мазнув меня по лицу длинными прядями волос, и вышла из комнаты, оглушительно хлопнув дверью.
Глава 3
Вечеринка длилась всего полтора часа, а я уже достиг состояния тихого бешенства. Ещё когда только приглашённые гости высаживались из такси, я уже предвидел подобное развитие событий, но, пообещав Дженнифер вести себя прилично, нацепил личину радушного хозяина и гордого успехами жены супруга.
Чтобы занять себя делом и не слоняться по гостиной с унылой физиономией, я наравне с нанятыми официантами принялся разносить закуски, особенно рекламируя нарядным гостям тартинки с паштетом из тунца и оливок. Заметив это, Дженнифер увлекла меня на террасу и прошипела в ухо яростную тираду о том, как моё кривлянье превращает вечер её триумфа в клоунаду.
Невыносимее всего было наблюдать за тем, как Ник вертится ужом перед Алистером Пайпаком, возглавляющим отдел финансовой аналитики. Напыщенный осёл, благодаря своему росту уверенно возвышавшийся в центре большой группы гостей, уже как минимум час разглагольствовал о развитии «Центра банковских операций», и видок у него при этом был жутко самодовольный. Не знаю, что уж он говорил такого забавного, но все остальные так и заливались угодливым смехом в ответ на каждое его замечание. Самое гнусное – это было слышать голос Ника среди выкриков лицемерных подлиз.
Вообще, редко встретишь такую концентрацию банальщины, ничем не подтверждённого самомнения и пустословия на одном квадратном метре, как среди работников Центра. Ещё будучи сотрудником этой адской конторы, я невыносимо страдал, когда приходилось с заинтересованным видом выслушивать бесчисленные и многословные истории карьерного успеха, которые считал своим долгом поведать мне каждый – буквально, мать его, каждый, – кто наведывался в мой закуток. Мотивационная система «Центра кредитных операций» напоминала секту, где с помощью психотропных препаратов личность человека претерпевает необратимые изменения, а все члены сообщества берут на себя ответственность за обращение новичка в свою веру.
Возможно, виной тому, что я не прижился в корпорации, были детские впечатления, врезавшиеся в память и оставшиеся со мной на всю жизнь. Как-то раз, когда мать уехала к своим родителям, в Висконсин, и меня было не с кем оставить, отец взял меня с собой на фабрику. Конвейер, похожий на гигантского ленточного червя, изрыгающий каждую секунду новые партии деталей, произвёл на меня неизгладимое впечатление. Хмурые женщины в спецодежде, хватающие с движущейся ленты детали будущих игрушек, были похожи на живые придатки к цеховой машинерии. Их руки двигались автоматически, глаза были полуприкрыты, губы плотно сомкнуты, демонстрируя полную сосредоточенность.
Особенно мне запомнилась одна работница. Она была невероятной толщины, но её короткие пальцы за одно мгновение производили столько отточенных движений, что глаз не мог распознать их все. В том, как быстро двигались её проворные руки, была какая-то дьявольская механика, будто передо мной находилась машина, а не живой человек. Помню, что в тот момент меня охватило отчётливое чувство тошноты. Не знаю, почему мне так часто вспоминалась эта картина из прошлого, когда я входил в двери Центра. Может, потому, что все сотрудники с их равнодушными механическими улыбками напоминали живых кукол, чью пружину каждое утро заводит ключом невидимый кукольник.
С развитием вечера моя улыбка становилась всё более принуждённой, превращаясь в гримасу, что не укрылось от глаз жены.
– Ты можешь сделать над собой хотя бы крохотное усилие? – раздражённо прошипела она, затащив меня в кухню. – Я, кажется, не так часто тебя о чём-то прошу! Зачем ты начал этот мерзкий стёб над Марджори Атвуд?! Она даже не поняла, что ты от неё хочешь!