Поймать Короля и высечь!

— Молодость на то и дается, чтобы жить красиво, — бесшабашно улыбнулся Витя.

— Пашке вон детство, вроде бы, для баловства дано, а он на пустяки тратить его не хочет. Ты с него пример бери…

Пашка смущенно следил за разговором. Возникал он не впервые, но каждый раз Пашке хотелось убежать или спрятаться в темном уголке мастерских и там переждать, пока утихнут разгоряченные голоса. В спор втянулись и другие механизаторы. Витя Мании огрызался в ответ и зло посматривал на Пашку: вот, мол, из-за тебя сыр-бор разгорелся!..

Пашка вжимал голову в плечи и терпеливо ждал. Мании огрызался все ленивее, механизаторам тоже надоело, как они говорили, «чистить бестолкового Витю-Маню», да и работа их ждала.

Но сегодня, вопреки Пашкиным ожиданиям, спор не затихал.

— Чего ты, Спиридоныч, меня все этим мальцом попрекаешь? — отбивался Мании. — Ты все о каком-то серьезе говоришь. Пашку в пример ставишь. Раз ты Пашку так зауважал, так чего же ты его первый в три шеи гонишь?

— А правда, Спиридоныч, почему? — подал голос кто-то из механизаторов.

Николай Спиридонович, даже во время самого жаркого спора не оставлявший работы, заволновался, ребром ладони сдвинул мелкие винтики в сторонку, словно место для других деталей расчищал, поводил пальцем по пустой поверхности стола — так слепые свои книги читают, и с головой почти залез в тумбочку с инструментом.

— Спиридоныч! — не отставал Витя Манин.

— Ну чего тебе? — выпрямился Николай Спиридонович. — Я же тебе сказал, что Пашка — парень серьезный, и от своих слов не отказываюсь.

— Не увиливай, Спиридоныч!

— А я и не увиливаю. Пашку я давно приметил. Жду, может, у него эта любовь пройдет. Сам в детстве в летчики собирался и думал, что никем другим стать не могу… Ты, Паша, не робей, — повернулся он к Пашке, — подходи ближе. Если хочешь, будешь мне помогать. Только предупреждаю: спрос у меня строгий.

Пашка прямо таки ошалел от такого предложения. Да и трактористы, пораженные таким поворотом событий, тоже притихли. Даже Витя Манин удивленно приоткрыл рот и методично то надевал гайку на указательный палец, то снимал. Гайка была в липком мазуте, и палец становился все чернее и чернее.

«Чего это он? Может, посмеяться решил?» — Пашка засунул руки поглубже в карманы, как-то сгорбился и стал походить на перепуганного мышонка. Лицо его побледнело, одни синие капельки глаз вспыхивали тревожным огнем, выдавая его крайнее внутреннее смятение.

— Ты что, Паша, уже раздумал? — обеспокоился Николай Спиридонович.

Пашка хотел было кинуться к верстаку, на котором были разложены детали от пускача, да слишком долго ждал он этого момента, а вот услышал заветное, и ноги к земле приросли. Пашка неуклюже вытащил руки из карманов, махнул ими взад-вперед, словно прыгнуть собрался.

— Ты, Паша, не робей, — негромко заметил Николай Спиридонович.

И от его негромкого голоса, от скупой улыбки, на которую не очень-то щедр был Николай Спиридонович, Пашка немного отошел, вытянул шею, осмотрелся — никто из механизаторов не смеялся.

— Дак я чего?.. Я всегда готовый.

Он подошел к верстаку и потянулся к деталям пускателя.

— Стоп. Так дело не пойдет, — его руки накрыла тяжелая ладонь Николая Спиридоновича. — Сначала надо думать, а потом — делать. Наоборот у нас только Манин делает.

Они до самого вечера провозились с пускачом. Едва Николай Спиридонович тянулся за разводным ключом или за плоскогубцами, Пашка тут же подавал их. А когда тракторист стал собирать моторчик, то Пашка затягивал гайки крепежа, отверткой закручивал винты. Детали были густо промаслены, и Пашка вымазался так, что Николай Спиридонович, когда посмотрел на него, то ахнул:

— Мать честная, да тебя сегодня дома не отмоют!

— А чего отмываться-то? Завтра опять работать, — сказал Пашка.

И все механизаторы дружно рассмеялись.

Островок безопасности

Андрей не смотрел на Олю, но видел ее распущенные по плечам каштановые волосы и немного вздернутый острый носик. Но едва, хоть на мгновение, вызывал в памяти ее чуть удлиненные, насмешливые глаза, как тут же краснел. Сначала почему-то пунцовели уши, потом вспыхивали щеки, лоб… Андрею казалось, что все его пшеничного цвета волосы наливаются краснотой, и голова становится похожей на полыхающий костер.

— Сомов, если тебе жарко, сними пиджак, — несколько раз предлагали ему учителя.

Еще больше смущаясь, он снимал синий форменный пиджак и, стараясь не зацепить Олю, сидевшую прямо и неподвижно, вешал его на спинку стула. По насмешливым взглядам одноклассников Андрей понимал: они еще ничего не забыли. Опустив голову, садился, закрывал глаза и терпеливо ждал, когда урок вернется в обычное русло.

С Олей он дружил с первого класса. Так уж получилось, что из школы они шли по одной улице. Возле киоска «Мороженое» их пути расходились. Оля шла налево, в Пушкинский переулок, Андрей жил на главной улице.