Поющие в терновнике

Nothing could be left uncovered for a moment without becoming either an orgy or a graveyard for the flies, and tiny speckles of fly dirt dewed the furniture, the walls, the Gillanbone General Store calendar.	Ни одну тарелку или кастрюлю ни на миг нельзя оставить неприкрытой, она тотчас обращается либо в пиршественный стол для мух, либо в мушиное кладбище; мухами засижены стены, мебель, красочный календарь-реклама джиленбоунского универсального магазина.
And oh, the dust!	А уж пыль!
There was no getting away from it, that fine-grained brown powder which seeped into even tightly lidded containers, dulled freshly washed hair, made the skin gritty, lay in the folds of clothes and curtains, smeared a film across polished tables which resettled the moment it was whisked away.	Никакого спасения нет от этой тончайшей бурой пыли, она проникает под самые плотные крышки, набивается в складки одежды и занавесок, скрипит на коже, от нее тускнеют только что вымытые волосы и гладкие, полированные столы, сотрешь эту мутную пленку, не успеешь оглянуться - она снова тут как тут.
The floors were thick with it, from carelessly wiped boots and the hot dry wind drifting it through the open doors and windows; Fee was forced to roll up her Persian carpets in the parlor and have Stuart nail down linoleum she bought sight unseen from the store in Gilly.	На полу она лежит толстым слоем, занесенная башмаками, как их ни вытирай, и сухим жарким ветром, задувающим в распахнутые окна и двери; Фионе пришлось свернуть в гостиной персидские ковры, взамен она велела Стюарту прибить линолеум - выписала какой попало из Джиленбоуна.
The kitchen, which took most of the traffic from outside, was floored in teak planks bleached to the color of old bones by endless scrubbing with a wire brush and lye soap.	В кухне, куда больше всего заходило народу с улицы, дощатый пол без конца скребли проволочной мочалкой и щелочным мылом, и он стал белесьм, точно старая кость.
Fee and Meggie would strew it with sawdust Stuart carefully collected from the woodheap, sprinkle the sawdust with precious particles of water and sweep the damp, pungent-fragrant mess away out of doors, down off the veranda onto the vegetable garden, there to decompose itself to humus.	Фиа и Мэгги посыпали его опилками, которые Стюарт бережно собирал у поленницы, скупо сбрызгивали драгоценной водой и потом выметали влажную, остро пахнущую смолой массу за дверь, с веранды и дальше - на огород, где она понемногу превратится в перегной.
But nothing kept the dust at bay for long, and after a while the creek dried up to a string of waterholes, so that there was no water to be pumped up from it to kitchen or bathroom.	Но ничто не могло остановить наступление пыли, а речка вскоре пересохла, обратилась в цепочку неглубоких луж, и уже неоткуда было накачать воды для кухни и ванной.
Stuart took the tank truck out to the borehead and brought it back full, emptied it into one of the spare rain tanks, and the women had to get used to a different kind of horrible water on dishes and clothes and bodies, worse than muddy creek water.	Стюарт съездил с автомобилем-цистерной к Водоему, привез ее полную, вылил свою добычу в запасной бак, и женщинам пришлось привыкать мыться, мыть посуду и стирать водой, отвратительной по-другому, еще хуже, чем мутная вода из речки.
The rank, sulphur-smelling minerally stuff had to be wiped off dishes scrupulously, and made the hair dull and coarse, like straw.	Эта оказалась жесткая, отдавала едким серным запахом, посуду после нее надо было тщательно вытирать, а вымытые волосы делались тусклыми и сухими, как солома.
What little rain water they had was used strictly for drinking and cooking.	Дождевой воды в запасе осталось совсем мало, и ее надо было беречь только для питья и стряпни.
Father Ralph watched Meggie tenderly.	Отец Ральф с нежностью наблюдал за Мэгги.