Пока мы были не с вами

Я ищу Камелию там, где просила ее остаться — в безопасных местах. Ее там нет. Мальчишки не отвечают, когда я спрашиваю, где она. Они только пожимают плечами и продолжают играть в каштаны, которые собрали возле изгороди на заднем дворе.

Камелия не копается в земле, не качается на качелях, не играет в дочки-матери под деревьями. Все дети здесь, кроме Камелии,

Второй раз за день мое сердце колотится так, что готово выпрыгнуть из груди. А если они куда-то ее увезли? Вдруг она закатила истерику после нашего отъезда и попала в беду?-

— Камелия! — кричу я, затем жду, но вокруг раздаются только голоса других детей. Сестра не отвечает.— Камелия!

Я иду к боковой части дома, где растут кусты азалий, — и вижу там ее. Она сидит на углу крыльца, сжавшись в комок — ноги притянуты к груди, лицо спрятано в коленях. Черные волосы и загорелая кожа серые от грязи. Она выглядит так, будто подралась с кем-то, пока нас не было. Рука исцарапана, на коленке ободрана кожа.

Может, именно поэтому старшие мальчишки не сказали мне, где она. Наверное, они с ней и сцепились.

Я оставляю малышей под хурмой, прошу вести себя тихо и не разбегаться, а сама поднимаюсь по лестнице и по длинному крыльцу иду к Камелии. Стук каблуков тесных туфель эхом отдается по деревянным половицам: клак, клак, клак, но сестра не двигается.

— Камелия? — я опасаюсь испачкать платье, поэтому опускаюсь рядом с ней на корточки. Может, она просто задремала? — Камелия? Я привезла тебе гостинец. Он у меня в кармане. Давай пойдем за холм, где нас никто не увидит, и я тебе его отдам.

Она не отвечает. Я касаюсь ее волос, и она резко отдергивает голову. Небольшое серое облачко пыли поднимается в воздух. По запаху похоже на пепел, но не как от очага. Я знаю этот запах, но не могу вспомнить, откуда он.

— Во что ты ввязалась, пока нас не было?

Я касаюсь ее плеча, она вздрагивает, но поднимает голову. На губе у нее кровоподтек, а на подбородке — четыре круглых синяка. Глаза опухшие и красные, словно она долго плакала, но больше всего меня пугает ее взгляд. Я будто смотрю через окно в пустую комнату. Внутри ничего, кроме тьмы.

Я принюхиваюсь и внезапно узнаю этот запах. Угольная пыль. Когда мы пришвартовывали «Аркадию» рядом с железной дорогой, мы собирали уголь, упавший с вагонов. Для готовки и обогрева хижины. «Все, что соберете, — бесплатно»,— обычно говорил Брини.

«Неужели он приходил сюда?»

Но чем дольше я об этом думаю, тем больше понимаю, как ошибаюсь. Как все это неправильно. Пока нас не было, случилось что-то ужасное.

— Что произошло? — я сажусь на крыльцо, слишком испуганная, чтобы беспокоиться за платье. Древесные щепки колют мне ноги.— Камелия, что случилось?

Она открывает рот, но не произносит ни звука. Из ее глаза выкатывается слеза и оставляет на припорошенной угольной пылью щеке розовую дорожку.

— Расскажи, — я склоняюсь к ней, чтобы лучше видеть ее лицо, но она отворачивается и смотрит в другую сторону. Рядом со мной ее рука, сжатая в кулак. Я беру его в свою руку и пытаюсь разжать пальцы, чтобы посмотреть, что она держит, и в ту минуту, как у меня получается это сделать, все печенье и мороженое, съеденное на празднике, колом встает у меня в горле. Она сжимала в кулаке грязные, круглые мятные леденцы, сжимала так крепко, что они приклеились к коже.

Я закрываю глаза, мотаю головой и пытаюсь убедить себя, что не знаю, что произошло, — но я знаю. Передо мной возникает подвал миссис Мерфи, темный угол за лестницей, где угольная пыль толстым слоем покрывает корзину для угля и отопительный котел, и там, в углу, кто-то отчаянно кричит и брыкается. Я вижу, как колотят по воздуху тонкие, сильные руки и ноги. Я вижу, как большая ладонь накрывает сведенный криком рот и грязные, потные пальцы так крепко сжимаются, что оставляют четыре круглых синяка.

Я хочу побежать к дому и закричать изо всех сил. Хочу ударить Камелию за то, что она была такой упрямой и пошла к азалиям, хотя я просила ее этого не делать. Я хочу схватить ее и прижать к себе, чтобы ей стало лучше. Я не знаю точно, что Риггс с ней сделал, но понимаю — что-то ужасное. Еще я знаю, что если мьт кому-нибудь пожалуемся, он подстроит так, что Камелия упадет с дерева и ударится головой. И со мной может случиться то же самое. Кто тогда позаботится о малышах? Кто будет ждать возвращения Габиона?

Я беру сестру за руку, вытряхиваю из ладони карамельки и смотрю, как они отскакивают от крыльца, падают на клумбу и исчезают под вьющимися лозами текомы.

Она не сопротивляется, когда я поднимаю ее на ноги.

— Пойдем. Если они увидят тебя в таком виде за ужином, они подумают, что ты с кем-то подралась, и отправят тебя в чулан.

Словно мешок с мукой, я стаскиваю ее с крыльца, веду к бочке с дождевой водой и потихоньку смываю водой всю грязь с ее кожи так тщательно, как только можно.

— Скажешь, что упала с качелей,— я держу ее лицо в своих ладонях, но она не смотрит на меня.— Слышишь? Всем, кто будет спрашивать про синяки и ссадины, ты скажешь, что упала с качелей, вот и все.

Возле ступеней нас ждут Ферн, Ларк и Стиви, тихие, как мышки.