Когда я спешился и подошел к ней с почтительным поклоном, она вдруг покраснела и высоко вскинула голову, как мне показалось, с величием настоящей императрицы.
– Что привело вас к моему скромному порогу? – воскликнула она тонким голосом, слегка в нос. – Я бессильна его защитить. Все мужчины из моей семьи умерли и лежат, в земле. У меня нет ни сына, ни мужа, который встал бы у моей двери. Всякий бродяга может дернуть меня за бороду, и самое ужасное, – добавила она словно бы про себя, – что у меня и вправду есть борода.
Я был рассержен таким приемом, а от последних ее слов, похожих на бред сумасшедшей, едва не лишился дара речи.
– Видимо, я имел несчастье чем-то навлечь на себя ваше неудовольствие, сударыня, – сказал я. – И все же я беру на себя смелость спросить, где мисс Драммонд.
Она бросила на меня испепеляющий взгляд, плотно сжав губы, так что вокруг них разбежались десятка два морщинок; рука, сжимавшая трость, дрожала.
– Да это верх наглости! – вскричала она. – Ты спрашиваешь о ней у меня? Господи, если б я сама знала!
– Так ее здесь нет? – воскликнул я.
Она вскинула голову и стала наступать на меня с такими криками, что я в растерянности попятился.
– Лгун разнесчастный! – вопила она. – Как? Ты еще меня про нее спрашиваешь? Да она в тюрьме, куда ты сам ее упек! Вот и весь сказ! Как на грех ты подвернулся, ничтожество этакое! Трусливый негодяй, да будь у меня в
семье хоть один мужчина, я велела бы ему лупить тебя до тех пор, покуда ты не взвоешь!
Видя, что неистовство ее растет, я счел за лучшее более там не задерживаться. Когда я пошел к коновязи, она даже последовала за мной; и не стыжусь признаться, что я ускакал, едва успев вдеть одну ногу в стремя и ловя на ходу второе.
Я не знал, где еще искать Катриону, и мне не оставалось ничего иного, как вернуться в дом генерального прокурора.
Меня радушно приняли четыре женщины, которые теперь собрались все вместе и потребовали, чтобы я рассказал им новости о Престонгрэндже и все сплетни с Запада, что продолжалось довольно долго и было для меня весьма утомительно; тем временем молодая особа, с которой я так жаждал опять остаться наедине, насмешливо поглядывала на меня и словно наслаждалась моим нетерпением. Наконец, после того, как я вынужден был откушать с ними и уже готов был молить ее тетушку о разрешении поговорить с мисс Грант, она подошла к нотной папке и, выбрав какой-то лист, запела в верхнем ключе: «Кто не слушает совета, остается без ответа». Однако после этого она сменила гнев на милость и под каким-то предлогом увела меня в отцовскую библиотеку. Надо сказать, что она была изысканно одета и ослепительно красива.
– Ну, мистер Дэвид, садитесь, и давайте поговорим с глазу на глаз. Мне многое нужно вам сказать, и, кроме того, должна признаться, в свое время я не оценила по достоинству ваш вкус.
– В каком смысле, мисс Грант? – спросил я. – Кажется, я всегда оказывал вам должное уважение.
– Готова поручиться за вас, мистер Дэвид, – сказала она.
– Ваше уважение как к самому себе, так и к вашим смиренным ближним, всегда, к счастью, было выше всяких похвал. Но это между прочим. Вы получили мою записку?
– спросила она.
– Я взял на себя смелость предположить, что эта записка от вас, – сказал я. – Вы были так добры, что вспомнили обо мне.
– Наверное, вы очень удивились, – сказала она. – Но не станем забегать вперед. Надеюсь, вы не забыли тот день, когда согласились сопровождать трех прескучных девиц в
Хоуп-Парк? Тем менее причин для забывчивости у меня самой, потому что вы любезно преподали мне начала латинской грамматики, что оставило неизгладимый след в моей благодарной душе.
– Боюсь, что я показался вам несносным буквоедом, –
сказал я, смущенный этим воспоминанием. – Но прошу вас принять во внимание, что я совсем не привык к дамскому обществу.
– А я еще меньше – к латинской грамматике, – заметила она. – Но как же это вы осмелились покинуть своих подопечных? «И он швырнул ее за борт, малютку Энни!» –
пропела она. – И малютке Энни с двумя сестрами пришлось тащиться домой одним, как несчастным, покинутым гусыням. Насколько мне известно, вы отправились к моему папеньке, где проявили необычайную воинственность, а потом канули неведомо куда, взяв курс, как выяснилось, на скалу Басс, и на уме у вас были не красотки, а дикие птицы.
Так она подшучивала надо мною, но взгляд у нее был приветливый, и это давало мне надежду на лучшее.
– Вам доставляет удовольствие меня мучить, – сказал я,
– а ведь я так беспомощен. Умоляю вас о милосердии.
Сейчас я хочу узнать только одно: что сталось с Катрионой?
– Вы так и зовете ее в глаза, мистер Бэлфур? – спросила она.
– Право, я и сам не знаю… – сказал я, запинаясь.
– Пожалуй, я не стала бы так называть ее в разговоре с посторонним человеком, – сказала мисс Грант. – Кстати, почему вы столь заинтересованы делами этой юной особы?
– Я слышал, она была в тюрьме, – сказал я.
– Ну, а теперь вы услышали, что ее выпустили, – отвечала она. – Чего же вам еще? Ей больше не нужен заступник.
– Наверное, сударыня, мне она нужна гораздо больше, чем я ей, – сказал я.