Похищенный (Kidnapped)

"Ay, ye have music," said Alan, gloomily.	- Да, вы знаете в музыке толк, - сердито буркнул Алан.
"And now be the judge yourself, Mr. Stewart," said Robin; and taking up the variations from the beginning, he worked them throughout to so new a purpose, with such ingenuity and sentiment, and with so odd a fancy and so quick a knack in the grace-notes, that I was amazed to hear him.	- Ну, а теперь, мистер Стюарт, судите сами, -сказал Робин; и он заиграл вариации сначала, так искусно сплетая их воедино, с таким разнообразием и такою душой, таким дерзостным полетом воображения и легкостью трелей, что я только поражался, внимая ему.
As for Alan, his face grew dark and hot, and he sat and gnawed his fingers, like a man under some deep affront.	Алан сидел темнее тучи, лицо его пылало, он грыз себе пальцы и вид имел такой, словно получил тяжкое оскорбление.
"Enough!" he cried.	- Хватит! - вскричал он.
"Ye can blow the pipes--make the most of that."	- Дуть в дуду вы мастак - и будет с вас!
And he made as if to rise.	- И хотел было подняться на ноги.
But Robin only held out his hand as if to ask for silence, and struck into the slow measure of a pibroch.	Но Робин только поднял руку, требуя тишины, и вот полились медлительные звуки шотландского наигрыша.
It was a fine piece of music in itself, and nobly played; but it seems, besides, it was a piece peculiar to the Appin Stewarts and a chief favourite with Alan.	Он был пленителен сам по себе и проникновенно исполнен; но это еще не все: то оказался исконный напев эпинских Стюартов, и не было милей его сердцу Алана.
The first notes were scarce out, before there came a change in his face; when the time quickened, he seemed to grow restless in his seat; and long before that piece was at an end, the last signs of his anger died from him, and he had no thought but for the music.	Едва раздались первые звуки, как друг мой переменился в лице; когда музыка полилась быстрее, ему уже, видно, не сиделось на месте; и задолго до того, как волынщик кончил играть, последние следы обиды изгладились на лице Алана, и он уже ни о чем не думал, кроме музыки.
"Robin Oig," he said, when it was done, "ye are a great piper.	- Робин Ойг, - сказал он, когда тот доиграл до конца, - вы замечательный волынщик.
I am not fit to blow in the same kingdom with ye.	Я недостоин играть под одним небом с вами.
Body of me! ye have mair music in your sporran than I have in my head!	Разрази меня гром, да в одной нитке вашего пледа больше искусства, чем у меня во всей башке!
And though it still sticks in my mind that I could maybe show ye another of it with the cold steel, I warn ye beforehand--it'll no be fair!	И хоть я все ж подозреваю, что хладная сталь решила бы наш спор иначе, заранее вам признаюсь - это бы не по совести было!
It would go against my heart to haggle a man that can blow the pipes as you can!"	Рука не поднимется искромсать человека, который так играет на волынке!
Thereupon that quarrel was made up; all night long the brose was going and the pipes changing hands; and the day had come pretty bright, and the three men were none the better for what they had been taking, before Robin as much as thought upon the road.	На том противники помирились; всю ночь напролет лился рекой сбитень и из рук в руки переходили волынки; заря разгорелась в полную силу, хмель всем троим задурманил головы, прежде чем Робин стал подумывать, что пора снаряжаться в дорогу.
CHAPTER XXVI	ГЛАВА XXVI
END OF THE FLIGHT: WE PASS THE FORTH	НА СВОБОДУ МЫ ПЕРЕПРАВЛЯЕМСЯ ЧЕРЕЗ ФОРТ