Похождения одного матроса

Чайкину показалось, что при этих словах точно судорога пробежала по лицу Макдональда. Чайкин во все глаза смотрел на него, и сердце его замирало.

– Кто бы его ни уложил, а он стоит того…

– Вы думаете, Билль?

– Думаю и не обвиню того, кто его уложил…

– Очень рад это слышать, Билль… Тем более рад, что я слышал кое-что об этом дельце…

– Что же вы слышали, Макдональд?

– Слышал я, – совсем понизивши голос, говорил молодой человек, – что бывший мой товарищ в гостинице подкрался ночью к одному спящему джентльмену (я не стану называть его имени), которого считал виновником в том, что не удалось покушение на вас, и выстрелил… Однако рука его, видно, дрогнула… Джентльмен проснулся и увидал негодяя и на следующее утро отплатил ему выстрелом за выстрел ночью… Вот что я слышал, джентльмены… А затем позвольте проститься… Я к восьми часам зван на обед к одному банкиру…

И с этими словами Макдональд пожал всем руки.

Пожимая руку побледневшему и взволнованному

Чайку, он проговорил:

– Вы так не поступили бы, Чайк, я знаю, но Билль поступил бы так с предателем… Не правда ли, Билль?.

– Правда, Макдональд. Тот джентльмен поступил вполне правильно. Будьте счастливы!

– Так помните же, Чайк, что я всегда к вашим услугам.

Вот моя карточка.

Дэк подал Чайкину карточку, еще раз пожал ему руку и ушел.

Скоро после его ухода поднялась вся компания и вышла на улицу. Все дошли до конторы дилижансов, и Билль распростился со своими бывшими пассажирами, напомнив им, что через месяц он снова приедет во Фриски и будет рад увидать Чайка и Дуна.

После этого Дунаев пошел повидать свою невесту, а

Чайкин отправился домой.

2

Не прошло и часу, как в комнату ворвался Дунаев, бледный, взволнованный, с искаженным злобой лицом.

– Билль верно напророчил: она убежала и увезла мои деньги! – крикнул он голосом, полным отчаяния.

Чайкин в первое мгновение не хотел верить.

– Не может быть! – воскликнул он.

– Убежала… Сегодня утром… Какова тварь!.. А еще вчера насчет лавки толковали… как вдвоем будем торговать… А я, дурак, верил… Все деньги отдал ей… Оставил себе только пятьдесят долларов… И как мог я думать, что невеста поступит, как последний мазурик. Женщина – и вдруг… такая бессовестная…

И Дунаев пустил по адресу своей невесты несколько чересчур энергичных проклятий, напомнивших Чайкину палубу «Проворного».

– Деньги что… Веру в человека потерять жалко! –

промолвил Чайкин.

– Как что? Пять тысяч… Кровные… Горбом заработал!.. И провела, как последнего дурака!

– А ты привержен был к ней, если жениться хотел?.

– Особой приверженности не было, а нравилась… Тоже прикинулась, что и я ей по сердцу… И этак обмануть!..

Теперь ищи ее по всей Америке… Так хотя бы и нашел…

разве она отдаст деньги?.

– Да ты, Дунаев, толком расскажи, почему ты думаешь, что она скрылась… Может, завтра она и объявится! – попробовал утешить Дунаева Чайкин, несколько удивленный, что товарищ его, по-видимому, не столько жалеет о потере невесты, сколько о потере денег, и что его как будто не особенно мучит разочарование в женщине, на которой хотел жениться.

– Как же, объявится! – злобно проговорил Дунаев, и его обыкновенно добродушное лицо дышало ненавистью. – Ты только послушай, как это она всю эту каверзу со мной произвела. Все это, оказывается, было раньше задумано…

И при мысли, что он вполне доверялся невесте, отдал ей все деньги, Дунаев, чтобы облегчить душившую его злобу, опять выругался, как настоящий фор-марсовой, словно пятилетнее пребывание в Америке не оказало никакого влияния на привычку русского матроса выражать чуть ли не все свои чувства ругательствами.

И, словно бы несколько успокоившись после фонтана брани, выпущенной им по адресу Клары, он присел на кровать и, закуривши дешевую манилку, продолжал:

– Уж и тогда, за обедом, когда Билль ругал меня, что я отдал деньги без всякой расписки, я, признаться, вошел в сумление…

– Почему?

– А потому, что, как явился я к ней, она все расспрашивала, сколько у меня денег, и стала требовать, чтобы я их отдал ей спрятать: «У меня, говорит, сохранней будут, а то вы, говорит, хвастать опять будете деньгами». Ну, я, известно, без всякой дурной мысли и отдал… А как Билль закаркал, я и припомнил, как она деньги на сохранность просила… Однако вскоре успокоился… Думаю: нельзя такой гадости сделать, ежели ты уверяешь человека в своей приверженности.

– А она уверяла?

– Еще как!.. В этом самом и была мне, дураку, крышка… Я уши и развесил… верил всему, что она мне врала…

– Как же не верить? И ты вовсе не дурак, Дунаев, что верил…

– Теперь уж шабаш… Никому не поверю… Совсем мериканцем стану!

– Это ты с сердцов зря говоришь, Дунаев. Ежели никому не верить, то жить на свете никак невозможно…

Зверь и тот доверяет…

Но Дунаев пропустил мимо ушей замечание Чайкина и продолжал:

– Как проводили мы давеча Билля, опять меня сумление взяло, и я заторопился в гостиницу, где эта самая дрянь в горничных… Прихожу – и по черному ходу бегом наверх, в пятый этаж… Она в седьмом коридоре служила вместе с другой и жила вместе с ней в комнатке под самой крышей… Встретил я эту товарку в коридоре и спрашиваю: