Поклонник

Почему я не помню своего детства? Что со мной было? Мои сны – это больное воображение, игра теней, замурованных в моем бессознательном, или реальность? Может быть, все это было правдой? И то, что воспоминания стерлись, – работа еще одного защитного механизма – вытеснения? Мертвый щенок не выходит из моей головы. Он так скулил… Боже. «Кто-то плачет, кто-то врет. Кто не вспомнит – тот умрет!» – поет демон мстительно. Рыдания подступают к моему горлу, и я снова плачу.

Звонок телефона заставляет меня немного успокоиться. Это Матвей. Еще нет и семи, а он уже хочет меня услышать. Будто почувствовал что-то.

– Да, – говорю я.

– Что с голосом? – моментально откликается Матвей.

– Да так, немного простыла.

– Ложь. Ты плачешь. Что случилось, принцесса?

Его бархатный голос заставляет меня прийти в себя. Демон исчезает. Я чувствую себя увереннее.

– Ничего, – отвечаю я.

– Что-то с мамой? – не отстает Матвей.

– Да нет же, все в порядке, просто страшный сон, – отмахиваюсь я и вспоминаю, что мама совсем скоро вернется домой. Это заставляет меня улыбнуться.

– Я все-таки заеду.

– Не стоит, котенок, тебе далеко ехать, да и на метро быстрее, чем по пробкам на машине, – с теплотой в голосе говорю я. – К тому же мы встречаемся днем.

– Как ты меня назвала? – любопытствует Матвей. – Котом?..

– Котенком, – поправляю его я и думаю вдруг, что он же сильный и смелый волк, а не беззащитный котенок. Но кто называет своего парня волком? Может быть, волчонком?

– Не нравится? Тогда будешь волчонком.

– Замечательно. Я стал животным.

– Ты же называешь меня ласково «принцесса». Я тоже хочу тебя как-нибудь называть, – болтаю я всякие глупости, чтобы забыть этот страшный сон.

Мы разговариваем до того момента, как у меня начинает звенеть будильник. Тогда я нехотя прощаюсь с Матвеем, еще раз называю его волчонком и иду собираться.

Ощущение, что за мною следят, все не пропадает.

Я приезжаю на учебу в хорошем настроении. При свете дня кошмар тускнеет и гаснет, хотя во мне сидит уверенность, что он вернется ко мне еще не раз. Рядом моя Алиса, делится подробностями их отношений с Игорем, в которого она влюбляется все больше и больше. Неподалеку девчонки, обсуждающие научную конференцию.

Все хорошо. Плавно наступает октябрь – сухой и теплый, увенчанный стеклянным куполом неба и золотом крон. Солнце кажется апельсиновым, а октябрь подозрительно похож на май – даже пахнет так же. Росой и туманами. Травой и рассветами. И чудится, будто бархатцы пахнут, как горький вереск.

Перед началом гештальт-терапии в нашу аудиторию приходят из деканата. И следом заходит мужчина лет тридцати пяти в штатском, по которому сразу видно – он из полиции. Его взгляд цепкий и целеустремленный, и он рассматривает каждого из нас так, словно сканирует наши внутренности.

Мы не понимаем, в чем дело, удивленно перешептываемся и разом замолкаем, когда его представляют и он берет слово.

Да, это опер, его зовут Дмитрий, и он капитан, правда, фамилии его я не помню. Он сухо расспрашивает нас о Даше Онегиной, которая перестала посещать университет с того момента, как мы встретились с ней на дне рождения Левы.

Я очень хотела узнать, что Онегина может рассказать мне про Матвея, ждала нашей встречи в университете и была разочарована, когда узнала от старосты, что Даша уехала на море вместе с новым парнем. Правда, меня это не удивило, никого не удивило. Онегина никогда не ставила учебу на первое место, а потом я и вовсе забыла о ней под напором рук и губ Матвея.

Даша пропала. По-настоящему. Из страны никуда не выезжала и из города тоже. Тревогу забила ее мать, с которой дочь перестала выходить на связь. Она же подала заявление в полицию. Начались поиски. Друзья, знакомые, родственники – никто не знал, куда исчезла Онегина. Ее нет две недели. Она пропала с того самого позднего вечера, когда я ее видела.

– А что с ней? – спрашивают испуганно девчонки. – Что случилось?

– Ведется следствие. Если вы располагаете какой-либо информацией о Дарье, сообщите мне, – говорит Дмитрий и диктует нам номер телефона. Затем он уходит, оставив всех в глубоком недоумении.

Как Даша могла пропасть? Она всегда была с нами – все четыре года. Пусть она считала себя выше других, пусть порою была высокомерной и вредной, но ведь Даша – живая, как она вдруг могла пропасть? Это в голове не укладывается. И думать о том, что с ней что-то случилось, не хочется.

Мне вдруг кажется, что ее больше нет. Не знаю почему, но это ужасное ощущение. Я могла быть одной из последних, кто видел ее… живой? Я передергиваю плечами – чувствую на своем затылке сладковатое дыхание смерти. Демон смеется. Его не задевает чужое горе, но радует моя печаль и мой страх.

Резко встав, я быстро иду к двери, чувствуя на себе удивленные взгляды. Я собираюсь рассказать этому Дмитрию о том, где видела Дашу в последний раз.