Покой

— Думаю, да. Через некоторое время привыкаешь к людям — вы же знаете, как это бывает. Все как обычно. Ждешь, не произойдет ли что-нибудь, но оно не происходит, и ты привыкаешь. В каком-то смысле это мой дом.

— Тут скучно?

— Через некоторое время все становится скучным.

— Вас беспокоит холод?

— Не слишком. К нему привыкаешь. Для нас в офисе это не то же самое, что для мужчин, которым приходится работать на холоде постоянно. Зимой мы одеваемся почти так же, как все остальные; летом я ношу что-нибудь легкое, а затем переодеваюсь в женской раздевалке, прежде чем прийти сюда. Однажды у нас работала женщина, которая постоянно носила перчатки без пальцев, и это через некоторое время начало меня беспокоить — не нравятся мне такие. Но она ушла через два года.

— Чем вы тут занимаетесь?

— Печатаю и веду учет. Работаю с документацией склада — ну, понимаете, сколько привезли ящиков и какой партии, сколько увезли и какой перевозчик их забрал.

— Сколько коробок сока, по-вашему, вы внесли в реестры с тех пор, как занялись этим делом?

— Понятия не имею. Целую кучу… но я правда не могу сказать сколько.

— А если предположить?

— Не знаю. Я могла бы попытаться угадать, но это бессмысленно. Вы видели, как их выгружают с конвейера? Я иногда захожу туда, если есть сообщение для одного из мужчин — жена заболела или что-то в этом роде. Или туда, где их погружают на железнодорожные вагоны, грузовики. В коробке сотня банок, и коробок так много, что уму непостижимо, и это продолжается весь день. Я не знаю, что с ним делают, но людям не по силам столько выпить — это просто немыслимо.

— Я бывал на других заводах, — сказал репортер. — Я понимаю, о чем вы.

— Вот возьмем домохозяйку — она идет в супермаркет, и сколько покупает? Одну или две банки, может быть пять, если все в семье пьют сок на завтрак каждый день. Вот что я думаю. Потом я стою у конвейера и смотрю, как выгружают товар, и пытаюсь вообразить себе нужное количество семей, но в целом мире нет столько людей. За время, пока я там стою… ну, допустим, спрашиваю, кто из них Джон Бун, и мне указывают на типа в клетчатой рубашке, а я ему, эй, мистер Бун, и он такой — подождите минутку, и я говорю, что ему нужно в офис, его к телефону, чрезвычайная ситуация… так вот, как раз за это время выгружают столько сока, что хватит на весь Чикаго.

— Вы покупаете сок?

— Простите, я не расслышала?

— Я спросил, покупали ли вы такой сок сами — для своей семьи.

— Мы используем сушеный.

— Почему это?

— Вы будете смеяться…

— Говорите. Развеселите меня.

— Все дело в руках. Мы чувствуем — вы понимаете, — долг перед компанией, обязанность использовать этот продукт, но всякий раз, когда я лезу в морозилку в магазине, от холода у меня болят пальцы. Поэтому я беру сухой концентрат.

— А семье нравится?

— Вся семья — я и мой муж.

— Ему нравится?

— Привык. Ну, вы понимаете. Сомневаюсь, что он об этом вообще задумывается. Сок, кофе, одно яйцо и тост. Вот его обычный завтрак. Он читает газету, пока ест, и, по-моему, больше его ничего не волнует.

— Детей заводить думаете?

— Забавный вопрос. Ох, извините, но это правда смешно. Нет, не думаем — уже поздно. Сперва хотели, но уже года четыре или больше не говорили об этом.

— Предположим, у вас есть ребенок, дочь. Чего бы вы хотели для нее?

— Я не знаю. Чтобы детство было хорошее.

— После детства.

— Так ведь это же не важно. Мало ли, чего я хочу… Я бы хотела, чтобы она вышла замуж — и она, вероятно, выйдет, — а там уж они с мужем все будут решать сами.

— Вы бы хотели, чтобы она жила здесь?

— Да, чтобы я могла с ней повидаться в любой момент; если она забеременеет, или заболеет, или еще что-нибудь случится, я приду с пирогами. Когда я размышляла о том, чтобы завести детей, я так и думала — вот они вырастут, и я смогу принести им что-нибудь, когда они заболеют, и, может, навести дома порядок.

— Как думаете, это хорошее место для воспитания детей?

— Ну, не хуже, чем где-либо еще. Я имею в виду, что хорошим его не назовешь, нет.

— Не могли бы вы поподробнее рассказать об этом?

— Ну, когда я думала о детях, я вспоминала, каким милым был Хайлспорт, когда я была маленькой, но сейчас — после того, как там построили нефтеперерабатывающий завод, — все ужасно. Моя мать часто рассказывала, как росла на ферме. Денег немного, но бедняками они не были. Вы понимаете, что я имею в виду?

— Боюсь, что нет.

— Они не нуждались в деньгах — в те времена можно было даже доктору заплатить курами. У них была земля и много еды, и им не требовалась модная одежда. На День благодарения ее отец обычно убивал оленя. Когда мама говорила о ферме, всегда про это рассказывала: отец должен был подстрелить оленя на День благодарения. А я кладу на стол маленьких бумажных индеек для нас с Джо и достаю настоящую из морозилки.

— Понятно, — сказал репортер.

Я заметил, что он давно перестал делать заметки.

— Если вы уже закончили, Фред, — встрял Дэн, — мы с мистером Виром покажем вам консервный цех, и вы увидите, откуда берутся коробки на складе.